У истоков христианства (от зарождения до Юстиниана)

Любой метафизический дуализм есть выражение дуализма действительности, который проявляется в жизни прежде, нежели в идеологии. И потому, несмотря на все заимствования из астрологических, магических и чудотворных учений своего времени, дуализм гностицизма оказывается более близким к конкретному опыту верующего, чем какая-либо иная абстрактная спекуляция на отношениях между человеком и миром. Подчинение человека некоей внешней по отношению к нему авторитарной воле, навязанной экономическими и политическими структурами общества, энергично отвергается гностицизмом.

Странности гностических школ поражали воображение и придавали смысл постоянному поиску эксцентричного я чудесного. Но за мешаниной гностических идей, которая так скандализировала официальных представителей древних христианских общин, склонных самолично вершить судьбами верующих, выявлялась возможность иного, не подчиненного контролю свыше объяснения, драматического переживания горестей и гнета, на которое большинство людей было обречено в условиях полной зависимости от власть имущих.

Вплоть до последних нескольких десятилетий гностические учения были известны только по их опровержениям первыми ересиологами. Сохранились лишь немногие оригинальные тексты: так называемая «Pistis Sophia»,[47] посвященная некоему таинственному божеству, которое носит имя «вера» и «мудрость», «Книга игры» на коптском языке и письмо Птолемея «Флоре», не считая упоминавшихся «Од Соломона». В целом сохранялось старое положение о некоем «ложном гносисе», замаскированном под «истинный», как значится в названии основного произведения Иренея из Лиона, написанного по-гречески, но дошедшего до нас в древнейшем латинском переводе второй половины II в. лишь в отрывках.

Большая часть древней антигностической литературы утрачена. Сохранилась память о писаниях неких Агрип-пы, Кастора, Егесиппа, Родона, Филиппа, Модеста, Максима, упомянутых в «Церковной истории» Евсевия. Вероятно, они дали бы более объективные сведения об ученик, которое в них описано, и выявили бы его родство с другими течениями в христианстве, бывшими совершенно вне подозрений. Не исключено, что именно по этой причине гностические сочинения и были уничтожены, как это случилось с большей частью всей ранней христианской литературы константинианской эпохи. Свидетельства авторов, труды которых до нас дошли, в этом отношении чрезвычайно ценны. Все они написаны на греческом языке, за исключением сочинений Тертуллиана и псевдо-Тертуллиана, которым, вероятно, был Витторио из Петтау, живший в конце III в., а также Филастрия. Литература эта охватывает писания многих отцов церкви, от Иренея, Климента Александрийского и Ипполита Римского, почти современников гностицизма, до отцов IV и V вв. — Евсе-вия Кесарийского, Епифания, Феодорета.

Частые повторения цитат только увеличивают ценность текстов, но отбор наиболее интересных отрывков из гностических вероучительных текстов, приведенных в антигностических сочинениях, свидетельствует об искаженном представлении об учении гностиков и нередко наивной реакции на него.

Достаточно вспомнить, что Епифаний, саламинский епископ, живший во второй половине IV в., рассматривает неортодоксальную мысль как болезнь, подлежащую лечению, а если нужно, то и искоренению. Его произведение как раз и названо «Панарион» («Картотека для лекарств»). В нем он опровергает 80 ересей, из которых 20 предшествовали христианству. Брешианский епископ Филаетрий увеличивает число их до 156, в том числе он называет 28 дохристианских ересей. Кирский же епископ Феодорет, который писал во времена Халкидонского собора 451 г., рассуждает о ересях как о предательском «душевном пороке греческого происхождения», перемешивая их как попало, начиная с Симона из новозаветной легенды, антитезы Иисуса, изображавшегося самаритянином, претендовавшим на роль мессии.

Впрочем, картина, которая складывается из этих отрывочных и пристрастных обличений, достаточно ясна.

ОТКАЗ ОТ МИРА И МИФОЛОГИЗАЦИЯ ЦАРСТВА

Исходной идеей гностицизма неизменно было пессимистическое видение мира и материи: как источника всяческого зла и погибели. Божество рассматривается как чистая абстракция, которая помещается в «невидимых и невыразимых высотах сверхъестественного мира» (Са-торнил), как «непорожденное» (Василид) как «вечно совершенное» (валентинианская школа).

В отличие от библейского бога, гностическое божество не может быть запятнано даже участием в творении. Согласно одному отрывку из Гераклиона, дошедшему до нас, мироздание есть «мрачное прибежище дикого зверя». Только путем затяжной и сложной серии эманации, которые оставляют незапятнанным совершенство божества, возникают сущности низшего порядка, предназначенные заполнить пропасть между бесконечным и конечным, духом и материей. Они получают разные наименования в соответствии с фантазией, изменяющейся от региона к региону, от одной среды к другой.