У истоков новой биологии

Если то, что произошло с горохами, действительно так и есть, то... значит, наука ошибается. Значит, вегетационный период каждого растения не есть величина постоянная!

Да и можно ли вообще согласиться с тем, что жизнь растений целиком подчинена каким-то постоянным «арифметическим» законам? Ведь растение — живой организм, оно не может не реагировать на изменение тех условий, в которых живет! Не может не приспосабливаться и, следовательно, не изменяться.

Вот и в данном случае: растения попали в новую обстановку, в новый для них климат. Что-то в этом новом климате заставило их изменить свой век — от семени до семени.

Что именно? Выяснить это — значит узнать, от чего зависит век растения. Узнать, почему именно одним растениям нужно только одно лето, чтобы из семечка получилось потомство — семена, а другим — два лета, несколько лет... почему одни — «озимые», двухлетние, а другие — почти такие же, но «яровые».

Агроном Лысенко думал у своих делянок, у посевов, шагал по опытным участкам и мял, по своему обыкновению, зажатый в ладонь комок сырой земли.

Не знаю, когда впервые у него появилась эта манера, но сколько раз потом — и в Одесском институте на полях, и в теплицах, и в Горках Ленинских под Москвой, — я видел в его руке этот комок, плотно смятый, удлиненный, похожий по форме на гигантское пшеничное зерно...

И всякий раз я думал — уже в плане научной фантастики — еще не разгаданных силах земли — природы, и древний образ могучего «земляного» богатыря Микулы Селяниновича сливался в моем воображении с живым, современным гигантом мысли, черпавшим так же, как и Микула, из земли свою богатырскую силу познания...

В то время — в 1926 году — никто, конечно, и не подозревал, что скромные опыты с бобовыми в Гандже неудержимо вырастают в научно-историческое событие. Не думал об этом и сам агроном Лысенко. Ему было не до того. Непреодолимая страсть исследователя, уже и раньше, на Украине, то и дело осторожно вспыхивавшая в нем, теперь захватила его с особенной силой. Эти замечательные, неудачные, — да, да, неудачные, — опыты обнаружили загадку, тайну природы растений, мимо которых нельзя было пройти. Ведь разгадать ее — означало бы сделать шаг к овладению, к управлению вегетационным периодом растений!.. А это — путь к небывалому расцвету хозяйства в стране...

Лысенко не таил своих мыслей. Каждого, кто подходил к нему, он немедленно окутывал сетью своих логических рассуждений, заставлял думать, искать, разгадывать тайну.

Это был бунт. Мысли были еретические. Сейчас, после всех событий, которые произошли в биологии на протяжении последних лет, нам уже трудно представить себе, как нелепо «с научной точки зрения» было в то время думать, что, например, сорт растения может в зависимости от каких-то внешних причин менять свои признаки, что можно «управлять» вегетационным периодом, раз и навсегда установленным для каждого растения природой!

Никто не знает, — нигде это еще не, описано, — какую колоссальную работу проделал Лысенко в течение следующих двух лет. Между тем это был, пожалуй, самый знаменательный период в творческом становлении ученого. Именно в эти годы, обуреваемый жаждой раскрытия возникшей перед ним тайны этой молчаливой растительной жизни, он начал впервые формулировать в своем сознании некоторые простые, но оказавшиеся неожиданно новыми для науки положения. Они отличались только тем замечательным свойством, что в них отражалось то, что действительно происходило в природе, в жизни.

Положения эти накоплялись, цепляясь одно за другое; тогда начал складываться фундамент будущего здания новой науки, еще не имевшей названия.

Вот как появилось одно из первых таких положений.

Взявшись за изучение вегетационного периода, Лысенко, прежде всего, постарался представить себе, в чем состоит самое содержание этого понятия. В самом деле, что происходит с растением в продолжение его жизни? Оно растет, развивается, вегетирует, — так говорила ботаника. Эти слова— растет и развивается — были синонимами: растет — значит, развивается, развивается — значит, растет. И никому не приходило в голову внимательно вникнуть в самое существо того процесса, который этими терминами обозначался. Казалось, что в этом нет необходимости, ибо всякий «понимал, о чем идет речь». Растет — значит, всходит, становится больше, образует стебель, листья, цветет, плодоносит. Все ясно, и, пожалуй, только излишняя педантичность может заставить ученого копаться в этом вопросе.

Да, Лысенко умел быть педантом, когда нужно. В его отношении к различным научным определениям это было особенно заметно. Тут он становился требовательным и непримиримыми. Конечно, научное определение каждого явления, процесса и т.д. должно быть возможно более простым, ясным и наиболее точно соответствующим тому, что оно обозначает в действительности, в природе. Но не это — главное. Главное в том, чтобы определение было действенным: оно должно так раскрывать сущность явления, чтобы уже в самой формулировке был отражен путь к овладению, к управлению этим явлением.