Читаем У истоков Руси: меж варягом и греком полностью

В ином отношении к «Повести» стоит следующий пастырь Киево-Печерского монастыря Иван (Иоанн). Именно в игуменство Ивана (с 1088 по 1103 годы) в монастыре начинается нечто похожее на нормальное летописание, то есть последовательная фиксация важнейших событий с по возможности точным указанием времени и места. И еще, к 1093 году, то есть пятому году игуменства Ивана, А. Шахматов приурочивает появление следующего летописного свода, названного им Начальным, на сей раз более обоснованно, чем в случае со «сводом» Древнейшим. Как будто, став во главе монастыря, Иван начал работу по сбору и подведению итогов всего, что сделали его предшественники, которая в завершенном виде вылилась в Начальный свод, и в то же время поставил на «научную» основу дальнейшее летописание в монастыре. Мы не знаем, писал ли Иван сам, как не знаем и того, оставляли ли игуменские обязанности время для такой работы. Кроме того, надо принять во внимание, что, по мнению Алешковского, с начала 90-х годов начал свою работу Нестор. Учитывая все вышесказанное и оставаясь в рамках традиции, можно предположить, что, став игуменом, Иван нашел подходящего человека, уже имевшего опыт работы с монастырскими рукописями, все того же монаха Нестора, и поручил ему летописание, создав для этой деятельности максимум условий и курируя ее до самой своей смерти. Если это действительно было так, то Нестор вполне оправдал доверие игумена Ивана.

Но было ли так? Как справедливо возражает А. Никитин, все больше открывается косвенных аргументов в пользу того, что даже внутри Печерского монастыря работал не один летописец, а несколько, и число их со временем возрастало. При этом они как бы конкурировали между собой и освещали события с различными пристрастиями, ориентируясь на тех или иных конкретных князей и разные княжеские генеалогические ветви, поочередно берущие верх в непрестанной борьбе за великокняжеский стол и лучшие уделы. Кроме того, Печерский монастырь, хотя он и общепризнан как колыбель русского летописания, монополией на это богоугодное дело не обладал. А. Никитин полагает, что независимое летописание все же велось в Десятинной церкви; Д. Лихачев настаивает на привилегии в летописании для митрополичьего Софийского собора; М. Алешковский вводит в круг летопишущих храмов киевский Андреевский монастырь; наконец, никто не отрицает принадлежность этому кругу Михайловского монастыря в Выдубицах под Киевом, вопрос скорее в том, когда состоялось его приобщение к этому кругу.

Таким образом, летописи писались до Нестора, правда недолго – вся донесторова летописная традиция насчитывала не более трех-четырех десятков лет. Писались они, безусловно, и во времена Нестора, но независимо от него и, вероятно, не в одном месте и не «в одном экземпляре», как традиционно считалось. Здесь следует сразу оговориться, что вид этих летописей отличался от того, в котором мы их сегодня встречаем в «Повести». В частности, в них практически не было дат. Ничего удивительного, записи делались монахами, которые вели в целом затворническую жизнь, мало общаясь с миром, да и средства коммуникации в те времена были не те, что ныне. Новости попадали к монахам главным образом от «калик перехожих», которые изредка забредали в монастыри и рассказывали, что творится в миру, причем в основном по рассказам других странников, которых встречали по пути. Понятно, что такие «новости» изначально оказывались не только устаревшими, но и изрядно испорченными многократными пересказами. Иногда в монастыри попадала более оперативная и точная информация через княжеское окружение, но и в этом случае она не избегала субъективного изложения и личностных оценок. В результате одни и те же события в разных летописях излагались по-разному, а их датировка носила приблизительный и относительный характер: «во времена Святополка» или просто «в те же времена», «в тот же год» и тому подобное, причем «тот же» год мог оказаться не годом события, а годом его внесения в летопись. Правда, эпизодически, когда очевидцем события случайно становился сам летописец или его непосредственный информатор, в летописях появлялись абсолютные даты. Редкий пример того – довольно точная хронология тмутараканских событий по личным наблюдениям грамотного монаха Никона. В целом же летописи представляли собой разрозненные мало связанные между собой записи, сделанные в разное время разными писцами, в подавляющем большинстве по чужим рассказам, так называемому «припоминанию». Когда материала накапливалось много, объективно вставала проблема его «сведения». Традиция первым сводчиком считает Нестора, хотя первое упорядочение летописей в некий свод, как уже говорилось выше, сделал, скорее всего, игумен Иван. Или все же Нестор, пусть даже по инициативе и при кураторстве игумена?

<p>Что на самом деле написал Нестор</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?
100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Зимой 1944/45 г. Красной Армии впервые в своей истории пришлось штурмовать крупный европейский город с миллионным населением — Будапешт.Этот штурм стал одним из самых продолжительных и кровопролитных сражений Второй мировой войны. Битва за венгерскую столицу, в результате которой из войны был выбит последний союзник Гитлера, длилась почти столько же, сколько бои в Сталинграде, а потери Красной Армии под Будапештом сопоставимы с потерями в Берлинской операции.С момента появления наших танков на окраинах венгерской столицы до завершения уличных боев прошло 102 дня. Для сравнения — Берлин был взят за две недели, а Вена — всего за шесть суток.Ожесточение боев и потери сторон при штурме Будапешта были так велики, что западные историки называют эту операцию «Сталинградом на берегах Дуная».Новая книга Андрея Васильченко — подробная хроника сражения, глубокий анализ соотношения сил и хода боевых действий. Впервые в отечественной литературе кровавый ад Будапешта, ставшего ареной беспощадной битвы на уничтожение, показан не только с советской стороны, но и со стороны противника.

Андрей Вячеславович Васильченко

История / Образование и наука
100 великих кладов
100 великих кладов

С глубокой древности тысячи людей мечтали найти настоящий клад, потрясающий воображение своей ценностью или общественной значимостью. В последние два столетия всё больше кладов попадает в руки профессиональных археологов, но среди нашедших клады есть и авантюристы, и просто случайные люди. Для одних находка крупного клада является выдающимся научным открытием, для других — обретением национальной или религиозной реликвии, а кому-то важна лишь рыночная стоимость обнаруженных сокровищ. Кто знает, сколько ещё нераскрытых загадок хранят недра земли, глубины морей и океанов? В историях о кладах подчас невозможно отличить правду от выдумки, а за отдельными ещё не найденными сокровищами тянется длинный кровавый след…Эта книга рассказывает о ста великих кладах всех времён и народов — реальных, легендарных и фантастических — от сокровищ Ура и Трои, золота скифов и фракийцев до призрачных богатств ордена тамплиеров, пиратов Карибского моря и запорожских казаков.

Андрей Юрьевич Низовский , Николай Николаевич Непомнящий

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1066. Новая история нормандского завоевания
1066. Новая история нормандского завоевания

В истории Англии найдется немного дат, которые сравнились бы по насыщенности событий и их последствиями с 1066 годом, когда изменился сам ход политического развития британских островов и Северной Европы. После смерти англосаксонского короля Эдуарда Исповедника о своих претензиях на трон Англии заявили три человека: англосаксонский эрл Гарольд, норвежский конунг Харальд Суровый и нормандский герцог Вильгельм Завоеватель. В кровопролитной борьбе Гарольд и Харальд погибли, а победу одержал нормандец Вильгельм, получивший прозвище Завоеватель. За следующие двадцать лет Вильгельм изменил политико-социальный облик своего нового королевства, вводя законы и институты по континентальному образцу. Именно этим событиям, которые принято называть «нормандским завоеванием», английский историк Питер Рекс посвятил свою книгу.

Питер Рекс

История