У истоков Руси: меж варягом и греком

Конечный компонент – rik (-рик), заимствованный у кельтов, означал в древнегерманских языках «повелитель, владыка»[66]. Нельзя ли предположить, что первый компонент рю-/ ру– (в разных летописях встречается разное написание: Рюрик и Рурик) есть простое укорочение от русь. В зависимости от происхождения самого этнонима русь изначально титул мог звучать: (росрик, руотрик, рурик) – или как-то похоже. Но после появления вендского предания этот титул сливается с именем его героя Рёрека и новоявленный мифический Рюрик, сохранивший атрибуты и предводителя руси, и варяжского конунга, превращается волей автора «Повести» в родоначальника первой княжеской династии Киевской Руси. Так славная «династия рюриковичей» начинает долгое путешествие по станицам отечественной истории, обрастая разными выдуманными подробностями и даже портретами.

– Бэрримор, каково твое мнение об историчности Рюрика? Помню, помню и сразу поясняю по-английски: historicity of Ruric.

– Это бессмыслица, сэр![67]

– Совершенно с тобой согласен.

На самом деле, несмотря на кажущееся совпадение позиций моей и Бэрримора, историчность «князя Рюрика» ни подтвердить, ни опровергнуть невозможно. Слишком ничтожная он личность согласно тексту самой «Повести». Ничего не совершил, ничего после себя не оставил – что искать археологам, непонятно. Зато его преемник Вещий Олег столько наворотил, так наследил в истории, что, казалось бы, не заметить его следов невозможно. Тем не менее, археологи никаких следов «князя Олега» не находят!

Но сначала небольшое отступление. Строго говоря, автор «Повести» старается не называть Вещего Олега князем. Он, создающий генеалогию дома Рюриковичей и ратующий за наследование власти старшим сыном, не имеет на это морального права, хотя и не отказывает Олегу в принадлежности к княжескому роду. Но прочие летописи и историческая традиция вообще не приняли этих условностей, и Вещий Олег вошел в историю как полноправный князь, предводитель княжеской дружины и властелин Русской земли. Этой же традиции следует Пушкин в «Песни о Вещем Олеге»:

С дружиной своей в цареградской броне
Князь по полю едет на верном коне
(выделено мной. – В.Е.).

Итак, Вещий Олег выступает на исторической сцене как полноправный князь и правитель Руси. И тогда совершенно поразителен факт: правитель Руси по имени Олег не помянут, ни добром, ни худом, ни в одном византийском документе! И это при том что, согласно «Повести», тот неоднократно победоносно ходил на Константинополь, взимал с византийцев немалую дань, даже прибил свой щит на «врата Цареграда» и, самое главное, заключил с Византией договор «мира и любви». Конечно, в подробностях расписывать свое поражение византийские хронисты не обязаны, но совсем не упоминать факт набега, разрушений, выплаты контрибуции было не в их правилах. Наконец, где византийский экземпляр договора «мира и любви» с Вещим Олегом?

Ну ладно, не удосужились греки помянуть недобрым словом Олега. Бог им судья. Но не могла же «потерять» Вещего Олега археология. А ведь, получается, потеряла и никак не может найти! На закладке «Города и дани олега» и еще в нескольких местах наших «Размышлений» мы с тобой, мой злопамятный читатель, уже не раз отмечали, что Олег во множестве ставил города, собирал обильную дань со всех окрестных племен и привозил богатую добычу из покоренного Константинополя. Разве не резонен вопрос: где эти города Олега? Их нет! Во время, которое отводит Олегу «Повесть» на княжение в Киеве, а это, как ты помнишь, мой еще не оправившийся от изумления читатель, период длительностью ни много, ни мало в тридцать три года, археологически не существует самой «матери городам русским», не говоря уже о многих других якобы поставленных Олегом городах!

В том, что упоминаемые «Повестью» в «договоре Олега» города археологически возникают чуть ли не на век позже датировок в тексте, мы уже знаем из «Размышлений». Посмотрим теперь, что нам говорит современная археология конкретно Киева.