У истоков Руси: меж варягом и греком

Во-первых, Автор-3, располагая более полным текстом «Хроники Амартола», существенно пополнил географию Нестора, расширив краткие цитаты из «Хронографа». Его географические экскурсы затронули как дальние страны, так и «ближнее зарубежье». В частности заметно расширился перечень славянских племен: в нем появились отсутствовавшие у Нестора дулебы, уличи, тиверцы, радимичи и вятичи. Но не только «Амартол» послужил Автору-3 источником географической информации. От участников походов 1116 года на Дунай киевлянам стало известно о существовании тезки их города, дунайского Киевца, и перевозчик или охотник Нестора превратился в «князя» Кия, сходившего «к царю» и оставившего после себя городок на Дунае. Царь, то есть византийский император, в данном случае остался безымянным, так как «Амартол» не удостоил вниманием «похождения Кия» вследствие мифичности «князя». Но для Автора-3 это не стало препятствием, поскольку смелостью фантазии он ничуть не уступал предшественнику, а размахом даже превосходил его настолько же, насколько цитируемая им «Хроника Амартола» была полнее единственно доступного Нестору «Хронографа». Кроме того, в отличие от затворника Нестора Автор-3 возможно сам немало попутешествовал. Ареал путешествий, гипотетически приписываемых ему М. Алешковским, весьма широк: в него помимо Новгорода и Киева вошли Ладога, Галиция с Волынью и даже Польша.

Во-вторых, Автор-3 ввел в «Повесть» договоры Олега и Игоря с греками. Откуда он их взял и что это были за договоры, — это отдельный серьезный вопрос, далеко выходящий за рамки настоящей компиляции, хотя вернуться к нему у нас еще будет повод. Но благодаря этим договорам¹³⁷произошло то, чего не могли предусмотреть ни Нестор, ни Сильвестр: мифическая часть «Повести», которую никто до Автора-3 и не пытался выдавать за летопись ввиду ее очевидной сказочности, вдруг обрела летописные черты на якобы документальной основе (как же, вот они, настоящие юридические документы!). С этого момента благодаря Автору-3 русская историческая мифология начала превращаться в русскую мифическую историю.

В-третьих, работая в Андреевском монастыре, само сооружение которого отразило пришедшую в начале XII века из Византии на Русь моду на ап. Андрея, Автор-3 ввел в «Повесть» путешествие по Руси «своего» святого, Андрея Первозванного, направив его в Рим через Киев и Новгород, то есть, пользуясь современной поговоркой, «в Малаховку через Владивосток». Соответственно, он же, вероятный выходец из Новгорода, отодвинул в далекое прошлое реалию своего времени — «путь из варяг в греки», чтобы по нему прогнать апостола через родные новгородские края. А потом с легкой руки Автора-3 по этому пути, да и всей «Повести», начали гулять варяги. Заметим, что у Автора-3 варяги — не обязательно скандинавы, а в более широком плане западноевропейцы или даже скорее христиане-католики, и отношение к ним Автора-3 гораздо более лояльное, чем у Нестора¹³⁸. Соответственно смещаются акценты «Повести». Теперь свет истинной веры восточным славянам несет не ап. Павел, косвенно через их западных собратьев Норика и Иллирии, а лично ап. Андрей и непосредственно на Киевщине да Новгордчине, причем Андрей Первозванный — брат основателя римской церкви ап. Петра — свой окольный путь держит все-таки в Рим, благо туда, как известно, ведут все дороги. Вследствие варяжско-римской ориентации Автора-3 первая мифическая «соборная» церковь св. Ильи из «списка с договора Игоря с греками» появляется на Руси как церковь варяжская, «так как много было христиан-варягов». Первыми страдальцами за христианскую веру на киевской земле задолго до первых русских святых Бориса и Глеба также оказываются два варяга, отец и сын, замученные местными язычниками. Наконец, даже первый русский инок, впоследствии св. Антоний, как бы перенимает духовную эстафету не только от греческого Афона (Святой Горы), где он принимает постриг, но одновременно и от варягов через приобщение к вырытой теми «малой пещерке» в Берестове¹³⁹.

В-четвертых, в контексте «варяжского нашествия» на «Повесть» и учитывая его новгородское происхождение, Автор-3 вполне мог оказаться создателем легенды о призвании князей, которая потянула за собой в «Повесть» также миф об Аскольде с Диром и целый комплекс мифов о Вещем Олеге.