У истоков Руси: меж варягом и греком

Пару слов о стране Полуни. Во-первых, если Полуни — это страна, то снова приходится констатировать, что поляне — понятие не этническое, а географическое. Во-вторых, если Полуни и поляне — одно и то же, то Киев в VIII веке звался не Киевом, а Хореваном. В этом, кстати, нет ничего невозможного. Были у Киева и другие названия. В частности, у Константина Багрянородного в середине X века встречается Самбат как крепость Киева. Города тоже живут своей жизнью. Как и легенды.

Вообще сам сюжет о братьях-основателях (города, столицы, государства и т. п.) весьма распространен и имеет много вариаций. Например, римляне считают, что братья-близнецы основали Вечный Город, а «Повесть» далее по ходу чтения сообщит нам, мой стоически не покидающий меня читатель, что три брата — Рюрик, Синеус и Трувор — дали Руси первую княжескую династию. Иногда у братьев бывали ассистенты. В легенде о Ромуле и Реме важная роль отведена Капитолийской волчице. «Повесть», стараясь не ударить в грязь лицом, придает Кию, Щеку и Хориву сестру именем Лыбедь, и эта сестра дает нам еще одно основание подозревать эклектически компилятивный характер «Повести». Имя сестрице придумывать не пришлось, река Лыбедь до сего дня впадает в Днепр на территории Киева. И вот в «Повесть» перекочевывает из древнегерманского эпоса жертва коварного Германариха (Ёрмунрекка скандинавских саг) несчастная Лебедушка (Сванхильд), за чью смерть под копытами готских коней мстят жестокому тирану три ее брата (Хамдир, Серли, Эрп). Правда, отомстив, все трое гибнут и в пылу мести не успевают заложить город.

Последнюю из легенд о трех братьях — эпизод призвания варягов руси в Новгород — мы рассмотрим в соответствующем месте «Повести» и тогда вновь вспомним тихую незаметную кончину братьев и сестры Кия.

«Был вокруг города [Киева] лес и бор велик, и ловили там зверей, а были те мужи мудры и смыслены, и назывались они полянами, от них поляне и доныне в Киеве».

Не могу пропустить эту фразу и не поиздеваться еще раз над автором «Повести», ничтоже сумняшеся выведшим якобы племенное название полян из слова «поле». Можно спорить, существовало ли некое славянское племя полян, но, даже если таковое и обитало на днепровских кручах, в любом случае к полюшку-полю его имя отношение иметь не могло, поскольку никакого поля вокруг города Киева не было и в помине, а был там, перечитай, мой грамотный читатель, еще раз: «лес и бор велик, и ловили там зверей». Воистину семь верст до небес — и все лесом!

— Бэрримор, где достают дрова для Баскервиль-холла?

— Конечно, в лесу.

— Ответ неверный! А где охотятся на зверя?

— М-м-м, наверно в лесу? — Бэрримор уже чувствует подвох и пятится к двери.

— Ответ опять неправильный. Дрова надо рубить и зверей ловить в полях, потому что именно в поле «лес и бор велик, и ловили там зверей».

Что я могу сделать? Так утверждает «Повесть». А вот «Таймс» такой мудрости не напишет. Поэтому бедный Бэрримор, затюканный моими дурацкими вопросами и невразумительными поучениями, с расстройства устремляется в буфетную, где хранятся домашние настойки, на свиданье с графинчиком.

«И после этих братьев стал род их держать княжение у полян, а у древлян было свое княжение, а у дреговичей свое, а у славян в Новгороде свое, а другое на реке Полоте, где полочане. От этих последних произошли кривичи… их же город — Смоленск… От них же происходят и северяне… Вот только кто говорит по-славянски на Руси: поляне, древляне, новгородцы, полочане, дреговичи, северяне, бужане, прозванные так потому, что сидели по Бугу, а затем ставшие называться волынянами. А вот другие народы, дающие дань Руси: чудь, меря, весь, мурома, черемисы, мордва, пермь, печера, ямь, литва, зимигола, корсь, нарова, ливы, — эти говорят на своих языках».

Попутно признавая наличие многих княжений помимо киевского, автор четко различает говорящих на Руси по-славянски и «на своих языках». Мы уделим немного времени обоим перечням.