У истоков Руси: меж варягом и греком

Во-первых, у Слободы нехорошего римского генерала убивает местное крапинское население, ведомое вельможами Чехом, Лехом и Русом, а у римских историков восстание поднимают солдаты регулярной римской армии, которые в III веке были поголовно наемными и служили, где прикажут, но никак не на своей родине.

Во-вторых, как же нам быть с бастарнами? Теперь в предки славян напрашиваются не только иллирийцы-норики, но и германцы-бастарны. Не пущать? Или же считать нориков не иллирийцами, а бастарнов не германцами?

— Бэрримор, могут бастарны оказаться славянами?

— Простите, сэр?

— Ах, черт, тебе же нужно по-английски. Окей. Can the Bastarnae have been the Slavs?

— Сэр, я всегда был против рабства, даже если в рабов превращают ублюдков.

И Бэрримор удаляется в любимую буфетную с высоко поднятой головой³⁸.

Проблема бастарнов остается нерешенной, и как следствие «повисает» объяснение событий, описанных в «Повести», через чешскую легенду. Тем не менее, трудно отделаться от впечатления, что подобное предание могло быть известно автору «Повести» и использовано им в меру понимания как самого текста, так и необходимости его привлечения к повествованию. Симптоматично отсутствие в «Повести» праотцев Чеха, Леха и Руса, так как последний из троицы слишком явно противоречил постулированной «Повестью» варяжской этимологии руси.

И еще одно небольшое попутное измышление. Ты, мой внимательный читатель, не мог не заметить, что только что рассмотренная увлекательная версия формально противоречит тексту «Повести». В перечислении народов на закладке «Потомство Иафета» подряд друг за другом идут и римляне и волохи, то есть, вроде бы, котлеты-римляне отдельно, а мухи-волохи тоже сами по себе, и соответственно права отождествлять римлян легенды Слободы с волохами «Повести» у нас нет. На самом деле это препятствие трудно воспринимать всерьез.

«Повесть»— творение коллективное. Своеобразный творческий коллектив, в котором ни один соавтор не был знаком с другими, включал несколько византийских и болгарских писателей, Нестора и Сильвестра, а также тьму переписчиков, четыреста лет копировавших друг у друга страницы «Повести». При этом каждый из них допускал ошибки и описки, а многие норовили улучшить текст, сделать его либо более понятным современникам, либо более лояльным к тогдашним властителям. Так в тексте появлялись вставки и комментарии, которые, однако, никак не выделялись и не помечались. Вот пара типичных примеров из самого начала «Повести», уже встречавшихся нам ранее в «Размышлениях».

Пример 1. В легенде о призвании варягов оригинального текста «Повести» эти самые варяги, включая варягов русь, появляются и действуют как нечто само собой разумеющееся. Но уже с XI века Русь не знает варягов, и для ничего о них не ведающего читателя XIV века «заботливый» переписчик вводит комментарий — дедуктивное определение варягов-руси на базе индуктивного определения (в форме перечня) варягов вообще: «Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, — вот так и эти». Не знаю, полегчало ли читателю XIV века, а вот некоторые читатели XX века, доморощенные шерлоки холмсы, ухватившись за эту в общем-то бессмысленную вставку, начинают «высчитывать», кто же такие варяги русь и где их географическое место среди прочих варягов. И ответы получают самые разнообразные. Смешно, кабы не грустно.