У истоков Руси: меж варягом и греком

Что же можно почерпнуть из этого пространного описания? Много и ничего.

В числе жертвенных животных упоминаются: собака, пара лошадей (лошадь и конь?), пара коров (корова и бык?), петух с курицей и курица еще раз отдельно. Все как-то невыразительно. Можно ли говорить на основании одной лишней курицы об особом отношении русов к отряду куриных? Константин Багрянородный говорит о гадании на петухах как однозначно характерной черте русов: «На этом острове [острове св. Григория на Днепре] они [росы] совершают свои жертвоприношения, так как там стоит громадный дуб: приносят в жертву живых петухов, укрепляют они и стрелы вокруг дуба, а другие — кусочки хлеба, мясо и что имеет каждый, как велит их обычай. Бросают они и жребий о петухах: или зарезать их, или съесть, или отпустить их живыми».

Кусочки хлеба и мясо, полностью совпадающие у Багрянородного и ибн Фадлана, могут рассматриваться как подтверждение того, что речь идет об одних и тех же русах, то есть скандинавах. Но, как справедливо примечает Багрянородный, это то, «что имеет каждый», простейшая еда, которую едят все независимо от национальности, что практически дезавуирует свидетельство для этнической детерминации. То же самое можно сказать о петухе и курице ибн Фадлана. Хотя может быть как раз «лишняя» третья курица (или петух?), у которой предназначенная в жертву девушка отрезала и забросила куда-то голову, и была «гадательной»? Но, опять же, не видно причины считать гадание на петухах каким-то скандинавским обычаем. Скорее уж кельтским.

Ибн Фадлан подчеркивает, что все жертвенная живность была разрублена мечом на две части и в таком виде оставлена на корабле. Я никогда не слышал о такой особенности скандинавских похоронных обрядов «эпохи викингов», хотя, конечно, не будучи специалистом археологом, могу ошибаться (тем боле что ошибаются и специалисты).

Теперь об «ангеле смерти». Тут вообще все непонятно. Из текста ибн Фадлана следует, что приканчивающая обреченных старуха — профессиональная наследственная шаманка. Она и ее дочери, которые помогают старухе и со временем примут должность, кормятся с жертв. Спрашивается, возят ли русы везде с собой этих профессионалок вместе с их потомством, отнимая тем самым на кораблях драгоценное место у товаров? Как-то не верится в такое. Или шаманки местные? Но тогда чей обычай описывает ибн Фадлан: пришлых купцов-русов или местных «славян»-булгар?

То же самое в отношении разнузданной поминальной оргии. До сих пор со слов самого ибн Фадлана складывалось впечатление, что все русы живут в больших домах, чем-то вроде постоялых дворов для купцов, где моются в общей лохани и по мере желания совокупляются со своими наложницами. Но вот обреченная девушка «…уходя и приходя входит в одну за другой из юрт, причем с ней соединяется хозяин юрты». Откуда взялись юрты, и куда делись общие дома? Ясно, что юрты — это нечто другое, поскольку в каждой есть свой хозяин. Потому напрашивается вопрос, пошла ли девушка «по рукам» русов или местных жителей? Если русов, то почему они оказались в юртах, а не на постоялом дворе? Если аборигенов, то какой в этом вообще смысл, почему вдруг блудливые хозяева юрт озаботились загробным будущим девушки и, стараясь уйти от ответственности, учат ее обманывать мертвого хозяина: «Скажи своему господину: „право же, я сделала это из любви к тебе“»?

В общем сплошные нескладушки. Невольно снова и снова задаешься вопросом, что здесь свидетельство очевидца, а что — очередные охотящиеся за всадниками единороги и летающие по ночному небу ифриты? Можно ли отделить во всем этом зерна от плевел? Не знаю. Вне сомнений ли сам факт, что тело умершего сжигается в корабле и вместе с кораблем, и последний служит вместо дров для погребального костра? Ведь все знают, что обряд кремации в корабле — это истинно нордический обычай, характерный только для викингов. Поэтому если знатного руса сжигают в корабле, то он безусловно скандинав, и тут ничего не попишешь.

Попишешь. Все не столь просто. Ахейцы, осаждавшие Трою, тоже сжигали тела своих павших героев в кораблях еще за две тысячи лет до викингов. Тем не менее вряд ли этот обычай можно назвать общегреческим. Равно как нельзя назвать его и общескандинавским. На берегах Скандинавии обряд кремации в ладье появляется очень локально в пространстве и времени: в шведском Упланде (нынешняя центральная Швеция) так называемого вендельского периода (VI–VIII века н. э.). Обряд появляется в готовом сформировавшемся виде, генезис его неясен, что заставляет предполагать, что он был занесен сюда извне. Откуда? Неизвестно. Можно лишь строить догадки.