У истоков системы

… Контингент в училище, надо сказать, собрался очень разношёрстный. Через несколько лет один высокопоставленный офицер, побывавший в училище при его открытии, в доверительной беседе сказал мне: «Ты знаешь, когда я приехал тогда в училище, то думал: где ты их набирал — в СИЗО или в ИВС?» Но, конечно, все обстояло не столь плачевно. Из двадцати двух, набранных нами на очное отделение, было очень много достойных людей. Через два года мы выпустили из училища шестерых из них, и нет ни одного, за кого мне было бы стыдно. И из оставшихся шестнадцати много было тех, кто в силу объективных причин не смог доучиться до конца, что не мешало им показать свои лучшие человеческие качества, и внести посильную лепту в созидание духовной школы. Но были и, что называется «кадры», на фоне которых все остальные в глазах «внешних» пристально следивших за тем, что происходило в создаваемом училище «блекли».

Например, один в центре посёлка (имеется в виду микрорайон, где располагается училище) плясал «яблочко», а затем с шапкой обходил зрителей, собирая себе деньги на бутылку самогона. Другой, в том же посёлке умудрился найти себе любовницу, не вполне умную женщину, в два раза старше его. Третий стукнул головой об стенку сделавшего ему замечание иеромонаха Евстратия, присланного в помощь отцу Григорию. Ото всех их мы избавились, хотя, наверное, недостаточно быстро…

Отрицание отрицания

Духовное училище в Петрово открыли на несколько лет позднее, чем в соседних епархиях — в самом конце девяностых годов двадцатого века. Проблема с преподавательскими кадрами была одной из наиболее сложных. За неимением лучшего — привлекали тех, кто есть. Однако в сомнительных случаях утверждённый уже Синодом в должности ректора училища архимандрит Сергий, прежде чем решить вопрос можно ли доверить кандидату на преподавательскую должность чтение курса, сам вместе со студентами слушал его пробную лекцию.

Больше всех сомнений у него вызвал иеромонах Викторин — полный мужчина лет сорока, с длинными русыми волосами и слегка всклокоченной бородой, с мутным взглядом, одышкой, необоснованными вспышками раздражения и перепадами давления. Поговаривали, что причиной всему этому — пристрастие отца Викторина к спиртному, впрочем, в запои он никогда не уходил. Иеромонах в своё время кое-как закончил философский факультет какого-то провинциального университета (злые языки поговаривали, что заочного университета марксизма-ленинизма). Впрочем, основания для разговоров были — диплома его никто не видел, даже рукополагавший его архиерей.

Дело в том, что в начале девяностых, когда Викторин, а тогда ещё Виталий, решил стать священником и монахом, уполномоченных уже не было, а епархиальной бюрократии ещё не было. И его рассказам об образовании епископ поверил наслово, совершил его постриг и хиротонию и назначил настоятелем храма в селе Шляпкино, среди жителей которого уже и тогда вряд ли нашёлся бы кто-то, кто знал бы, что такое «диплом», не говоря уже о том, зачем он нужен. Ректор, к которому иеромонах обратился с предложением почитать в училище курс введения в философию, то же не удостоился увидеть его диплома.

— Всенепременно привезу, потому как понимаю, коль важна бумага сия. Но ведь вот беда какая: лежит она у меня уже пятнадцать лет в аспирантуре философского факультета МГУ. Поступил я туда, а потом подумал, что тлен и суета все это. А они мне обратно диплом не отдают: все уговаривают, чтобы я защитил у них диссертацию. Говорят, великий философ во мне пропадает… — сокрушался отец Викторин. Речь его изобиловала коверканными славянизмами, но иногда он не выдерживал и переходил на нормальное изложение своих мыслей.