У истоков «социалистического реализма» (горьковская концепция истории русской литературы)

Такой «антисубъективизм», в горьковском понимании, выходит за рамки индивидуальной субъективности и захватывает также явление, которое мы можем назвать «классовой» или «групповой» субъективностью. Эти горьковские взгляды стоят того, чтобы их проанализировать, так как от них берет начало специфическая концепция русской литературы и ее отличия от литературы западноевропейской. Богатство опыта ставит писателя в противоречивое положение, поскольку требует «широких организующих идей», «враждебных узким целям групп и классов» (4). Поэтому у русского писателя всегда «избыток» мыслей, остающихся за пределами его мировоззрения и противоречащих ему. Горький утверждает, что такое противоречие наблюдается «даже» у западноевропейских писателей, таких, как Диккенс или Бальзак, и объясняет причины этого «даже»: западный писатель - «человек более стройной психики, чем писатель русский», ибо на Западе писатель «более тверд в защите воззрений своего класса» в силу устойчивости междуклассовых отношений, принявших характер традиции, в то время как в России эти отношения «лишь только начинают слагаться» и «пока еще неясны для писателя» (4). Таким образом, получается, что «классовый субъективизм», как мы это определили, в русской литературе слабее, чем на Западе, что доказывается тем, что русская литература - «это по преимуществу литература вопросов», спрашивающая «что делать?» и «кто виноват?»

Русская литература может быть разделена на две социальные линии, каждая из которых выходит за пределы специфически классовых интересов, -дворянства, которое, однако, по «социальной необходимости» проповедовало демократизм, - и разночинства, тоже выходившего за пределы своей «классовой субъективности» и бывшего просто «демократическим», а «по социальной необходимости» проповедовавшего социализм. Эта ситуация придала русской литературе такой универсальный характер, что заставила ее проблематично взглянуть на русскую жизнь и в то же время толкала обе социальные группы - дворянскую и разночинную интеллигенцию - в сторону третьей общественной силы - к народу, без которого они не были в состоянии разрешить собственных исторических задач. Такое воззрение на распределение русских общественно-социальных сил рождает ведущую идею горьковской «Истории русской литературы» в целом, а именно, идею, что и дворяне и разночинцы стараются разбудить энергию народных масс, чтобы использовать ее в собственных целях для завоевания политической власти, отводя при этом народу роль простого орудия и одновременно идеализируя его в романтически-христианском или народническо-революционном духе, но не признавая за ним роли центральной и самостоятельной силы, которую, по мнению Горького, признает за ним только социализм и, можно добавить, только богостроительство выдвинет на первый план.

Таким образом, тема горьковской «Истории русской литературы» ясна: «Русская литература и русская интеллигенция в их отношениях к народу» (231). Однако не менее важно, чем тема этой «Истории» и рассмотренные выше литературно-социологические предпосылки ее построения, то, в какой перспективе рассматривает Горький литературное развитие России. И перспектива эта - пролетариат. Горьковское понимание пролетариата в «Истории» любопытно, во-первых, потому, что, будучи традиционно марксистским, оно при этом носит специфический характер, во-вторых, потому, что он до конца жизни будет придерживаться такого понимания. О пролетариате Горький говорит в главе, посвященной романтизму, где он различает «индивидуалистический романтизм» и «романтизм социальный» или «коллективистский». Для первого, Горькому ненавистного, характерна двойная абсолютизация индивидуального: отдельной личности и определенной народности. В обоих случаях и личность, и народность берутся в отрыве от социальных условий и истории, что ведет к индивидуализму или романтическому национализму, распространенным в русской культуре и литературе. Второй вид романтизма - романтизм «коллективизма» - стал возможен благодаря пролетариату - классу, который выступает носителем «социалистической идеи освобождения человечества от капитализма» (70).