У истоков Третьего Рима

Василий язвительно улыбнулся в сторону Юрия, не глядя ему в глаза, бросил шипящим голосом:

– Когда-то ты был первым другом Дмитрия-внука… Поговаривают, ты хотел даже просить об его освобождении с Василием Холмским… А вот теперь за брата-изменника ходатайствуешь…

Юрий вспыхнул и обхватил руками голову. Сидел неподвижно, прямо. Потом, сдерживая слезы, промолвил тихо-тихо:

– Было такое, Василий… Хотел вступиться за опального Дмитрия, да Холмский отговорил… Все взял на себя… Один без страха печалился перед тобой за несчастного царевича… Не хотел, чтобы я и другие бояре подставились… Пострадал через это… А с Симеоном другое дело…

– Какое такое другое дело? – возвысил голос Василий и окатил брата пронизывающим испепеляющим взглядом.

– Юн и легкомыслен брат наш младший, кровинушка наша… Попал под влияние тамошних, которые натравливать его на государя решились… – Юрий запнулся и вытер мокрый лоб.

– Понятное дело, государь стесняет их древние права удельных властителей, а сам властвует неограниченно, в самовластии батюшку нашего Ивана превзошел… Так что ли? – гаркнул Василий, вперившись в Андрея ненавидящим взглядом. – Может, ты тоже так считаешь?

– Я так не считаю, но… – стушевался князь Старицкий.

– Ох, уж эти «но»… Верные люди мне доложили, что ты своим боярам жаловался, что тебе государь не дает возможности жениться и иметь детей… Потому что государь не имеет наследников… – Василий раздраженно махнул рукой. – Знаю, что говорю… – Помолчал, сосредотачиваясь. – Ладно, это мои болячки больше, чем твои… Скажите-ка вот что, братья любезные, что будем делать с Семеном. Тут уже, наверняка с твоей подачи, митрополит и все епископы печалились за Семена… Не губи брата, молили…

Юрий проглотил тяжело слюну и твердо выговорил в лицо Василию:

– Вот и я говорю тебе, брат, не погуби брата нашего несмышленого… Прошу тебя слезно, молю тебя мольбой правой из сердца самого…

– Не губи брата… – тихо простонал Андрей.

– Ладно, на первый раз прощу… Только распоряжусь, чтобы у меньшого брата в Калуге переменили всех его советников, дам ему своих надежных бояр и дьяков…

– Милостив государь наш… – перекрестился Юрий и в слезах упал на колени перед Василием…

– Бог заметит твою милость… – в тон Юрию прошелестел губами Андрей.

– Милостив… – усмехнулся зло Василий. – Глядишь, скоро шептаться по углам начнут, что пригрел на груди одну змею… – В сердцах Василий хотел бросить «трех змей», да сдержался. – Печаль гложет мое сердце даже во время милосердия…

– Какая печаль?.. – спросил ничего непонимающий Юрий.

– Такая печаль и горечь, что враг мой Сигизмунд и друг якобы хан Менгли-Гирей могут иметь своих тайных сторонников в семействе и окружении государевом… Острожский переметнулся, вот и брат чуть-чуть не отъехал к королю на радость латинских ксендзов… Это тогда, когда в воздухе войной пахнет, когда сигизмундовы козни в Тавриде измену ханскую готовят… Сплошные измены, вокруг и внутри…

Скорое и искреннее раскаяние Семена Калужского, просившего Василия взять его на скорую войну с Сигизмундом в смоленских землях, заступничество и мольбы за него братьев и духовных сделали свое дело. Соломония тоже просила за Семена. Вот и простил государь Семена…

В 1510 году по приглашению государя жена хана Менгли-Гирея Нурсолтан приехала в Москву с царевичем Саипом и тремя ханскими послами. Послы лукаво уверяли Василия в искренней дружбе и верности хана, а ханша, наконец-то, встретилась в Москве с опальным сыном Абд-ал-Латифом, младшим братом казанского хана Мухаммед-Эмина. Василий надеялся через ханшу повлиять не только на заколебавшегося союзника Менгли-Гирея, но и на досадившего Москве старшего сына ханши, казанского хана, московского вассала. Государь оказывал ханше всевозможные милости как жене главного своего союзника, угощал в кремлевском дворце, зная планы ханши посетить сыновей в Москве и Казани. Перед поездкой в Казань ханша месяц гостила в Москве.

Больше всего надеялся Василий, что ханша уговорит мятежного, не раз восстававшего против Москвы своего старшего сына подписать новую союзническую грамоту с Москвой и даст новые клятвенные обеты верности. В Казань ханша поехала уговаривать сына, пробыв там около года, чтобы снова с хорошими известиями от сына вернуться в Москву. Для уточнения ситуации в Казани Василий послал туда боярина Ивана Челяднина. Казанский хан был подготовлен матерью и чистосердечно покаялся перед боярином и государем московским за свою прежнюю измену, не жалея словом подвигнувшей его на измену свою юную жену, коварную прелестницу.

Государь мог быть удовлетворен и визитом Челяднина в Казань, и дипломатической челночной миссией Нурсолтан, которая отправилась после шестимесячного пребывания в Москве в Тавриду, сопровождаемая московским послом, окольничим Тучковым.