У истоков великой музыки

 Отпуск у Нестеренко закончился. Перед отъездом он обошел всех своих новых знакомых. Федор Прокофьевич преподнес ему лапти, которые специально сплел для своего друга, и, вручая их, сказал:

 - Это тебе, Явгений. Нонче в Москве на их, говорят, спрос, будешь показывать и деда вспоминать...

 А осенью сбылась моя мечта - послушать на сцене Большого театра "Бориса Годунова". За несколько дней до спектакля позвонила жена Нестеренко и сказала, что Евгений на гастролях в Италии, но просил пригласить на спектакль.

 Вместе с сотрудниками музея мы полетели на самолете в столицу.

 Погода в этот сентябрьский день в Москве выдалась будто по заказу: солнечно, тепло, зелень еще не тронута желтизной, обилие цветов. У Большого, как всегда, многолюдно, а в этот раз праздничная обстановка - 1 сентября 1978 года открывался 203-й сезон главного театра страны. От Столешникова переулка до знаменитых восьми колонн театра - живой людской коридор, и многие с надеждой спрашивают: "У вас нет лишнего?". К подъезду уже подходят счастливые обладатели билетов. Подъезжают автобусы "Интуриста", роскошные лимузины. По речи, по цвету кожи, по знакам на посольских машинах можно определить, что сегодня здесь "все флаги в гости". Невольно охватывает гордость - все эти люди собрались на оперу нашего Мусоргского.

 Проходим в вестибюль, мимо вежливо-строгих контролеров. У нас лучшие места в партере, и, пока ярко горят люстры, знакомимся с программой. В книжечке портрет композитора, биографическая справка: "Модест Петрович Мусоргский родился в усадьбе Карево Псковской губернии".

 Подумать только, "Бориса Годунова" дают сегодня в 494-й раз! Полтора миллиона зрителей аплодировали Мусоргскому только в этих стенах. В Большом театре "Борис Годунов" был впервые поставлен в декабре 1888 года, через 14 лет после премьеры в Мариинке. Непревзойденный Борис, Федор Иванович Шаляпин, вспоминал: "Борис Годунов до того нравился мне, что, не ограничиваясь изучением своей роли, я пел всю оперу".

 И в этот раз выступали известные певцы: Ирина Архипова, Александр Ведерников, Артур Эйзен... А в самой главной роли - "наш" Евгений Нестеренко... Оперу слушали миллионы людей, трансляция шла по первой программе Всесоюзного радио и еще на 90 стран мира.

 Раздается последний звонок. Свет в хрустальных люстрах медленно угасает, и огромный многоярусный зал погружается в темноту. Приглушенный шорох, покашливание напоминают, что в театре собрались почти три тысячи зрителей. Луч света падает на пульт, где уже стоит дирижер Лазарев. Когда-то здесь стоял Сергей Рахманинов! Снизу вверх катится волна аплодисментов. Дирижер поднимает палочку, и звучит оркестр. Что-то знакомое, родное, похожее на протяжную песню. Только тревога слышится в мелодии.

 Во второй картине, после перезвона колоколов, на сцену выходит Борис. Звучит знакомый монолог царя:

 - Скорбит душа! Какой-то страх невольный зловещим предчувствием сковал мне сердце...

 Опера уже делает свое - вытесняет легкомысленную суетность, берет за живое, и начинаешь сопереживать тому, что происходит на сцене.

 А после спектакля нас проводят в святая святых - за кулисы. Впервые оказавшись по ту сторону сцены, поражаешься: здесь почти такое же огромное пространство, как в зрительном зале. Помещение напоминает цех современного завода: краны, приспособления, электрокары. Работник театра поясняет:

 - Эти колокола настоящие, с московских и суздальских храмов. Костюмы актеров, исполняющих роли священнослужителей, тоже подлинные.

 Проходим мимо целой галереи гримерных и слышим: "Здесь готовился к выступлениям Шаляпин, там - Собинов, Лемешев...".

 Гримерная Нестеренко небольшая, с пианино. Евгений сидит у зеркала, уже без бороды, без кафтана, но еще в сапогах и атласных царских шароварах. Женщина в белом халате помогает снимать грим. Заметив нас, певец поднимается навстречу, засыпает вопросами:

 - Что нового в Наумове, Кареве? Как здоровье Федора Прокофьевича?

 Замечаю на стене портреты Мусоргского, Шаляпина. В гримерную заходят артисты, успевшие переодеться, и Нестеренко представляет нас: "Земляки Мусоргского". Приятно, что известные певцы с интересом расспрашивают о наших краях.

 Суета за кулисами утихает, гаснет свет.

 - Едемте ко мне домой,- предлагает Нестеренко,- там обо всем спокойно поговорим.

 На наше возражение, что уже поздно и после такой нагрузки певцу нужно отдохнуть, он отвечает:

 - После Бориса до утра глаз не сомкну. Надо прийти в себя, ожить, ведь нагрузка на психику колоссальная. Кстати, недавно узнал интересный факт. Иван Петрович Павлов, впервые услышав "Бориса Годунова", сказал, что в сцене смерти Бориса дана точная клиническая картина смерти от грудной жабы, то есть стенокардии.

 Я спросил, сколько раз приходилось Нестеренко умирать на сцене.