У каменных столбов Чарына

Прошло три месяца. Ослепительные, раскаленные дни сменялись темными свежими ночами, когда светили яркие звезды и ветер приносил терпкий запах полыни. Сайкан окреп, на голове его появились маленькие черные рожки. Его уже не кормили молоком, он ел траву — полынь, типчак, биюргун, надолго уходил в степь и снова возвращался. Однажды он прибежал возбужденный, испуганный, по коже пробегала дрожь, глаза блестели. Сайгак высоко подпрыгивал и все оглядывался назад. Далеко, на холме, стоял волк, подняв свою лобастую голову. Постоял, повернулся и ушел за бугор.

Между тем все сильнее ощущалось приближение осени. Люди надели теплую одежду. Сайкан раздувал ноздри — порой он ловил непонятно знакомые, зовущие запахи своих сородичей. Антилопы начали откочевывать на юг. Сайкан, конечно, не помнил, что у него была мать — молодая стройная сайга: он знал одно — степь, ветры, днем горячие, ночью холодные, и спасительное пристанище — около палаток.

Иногда случались пыльные бури: ветер нес песок, забивая глаза, пытался сорвать и унести палатки, и Сайкан, раздвигая мягкие парусиновые двери, забирался внутрь.

— Как же ты один будешь жить? Сможешь, а? — спрашивал Марк, поглаживая жесткую шерсть сайгака. Сайкан тыкался в темноте своим большим мягким носом в плечо человека и тихонько похрюкивал.

Но вот наступил день отъезда. В лагере было необычно шумно, оживленно, а ночью пылал огромный костер, на котором по традиции сжигали старые, никому ненужные вещи, специально сохраняемые для этого случая. Долго не смолкали смех, песни…

Сайкан ушел на вершину холма и оттуда наблюдал за лагерем, где металось оранжевое пламя костра, выхватывая из темноты черные фигуры людей.

Невдалеке виднелись полуразрушенные мавзолеи давно заброшенного степного кладбища. Оттуда разносились крики сычей, да изредка слышался протяжный вой волка. Лунный свет заливал мертвое однообразие степи, и Сайкан, замерший на вершине, словно выточенная ветром и солнцем статуя, придавал законченность этой сказочной картине. Здесь была его родина, здесь миллионы поколений древних животных жили и умирали, еще в те далекие времена, когда на земле не было ни одного разумного существа.

Утром все пришло в движение: люди суетились, бегали, грузили на машину вещи. С недоумением смотрел Сайкан, как в одно мгновение исчезли палатки, в которых так хорошо было прятаться от ветра.

И вот все погружено, упаковано, перетянуто веревками. На месте лагеря стояли теперь только машина и маленький, по сравнению с ней, тонконогий сайгак со своим несуразно большим мясистым носом.

— Ну что ж, старик, прощай, — подошел к нему Марк. — Мы уезжаем. Да, да… я тоже. Семья, брат, в городе… Будь здоров, Сайкан!

— Ищи своих, Сайкан! — добавил шофер Костя. — Они здесь недалеко. Найдешь!..

Костя влез в кабину, и машина, выбросив из выхлопной трубы сизый клубок дыма, тронулась. Сайгак побежал следом. Глаза его лукаво блестели. Он уже не раз совершал такие пробеги и знал, что где-то в другом месте машина остановится и снова появятся палатки.

Но на этот раз получилось иначе. Машина вышла на накатанную дорогу и прибавила скорость. Сайгак, опустив голову к земле, побежал быстрее, изо всех сил, но машина уходила все дальше и дальше, несмотря на его отчаянные усилия.

Сайкан бежал долго. Но сердце животного не могло соперничать с железным мотором. Бег сайгака становился все медленнее, наконец, он перешел на шаг, потом остановился и огляделся. Машины уже не было видно, только пыль висела в воздухе. После утомительного пробега захотелось пить. И Сайкан, отдохнув, пошел к месту бывшего лагеря. Легкий стук копыт раздавался в мертвенной тишине, да маленькая птичка-чекан попискивала на горячем камне, как когда-то, давным-давно, в день его рождения…

Таз с водой стоял на прежнем месте и был полон до краев, Сайкан напился и, тяжело дыша, лег. Дикая степь простиралась вокруг, что-то тревожное заставляло сайгака неожиданно вскакивать, вслушиваться и принюхиваться к запахам, что приносил ветер. В страхе и одиночество прошла его первая ночь на свободе.

На следующее утро он, по обыкновению, отправился пастись. Под ногами шмыгали ящерицы, суслики посвистывали у нор. В небе кружили хищные птицы: орлы, грифы — ни один из них не решился бы теперь напасть на подросшего сайгачонка. Когда солнце стало припекать и тени сделались короткими и густыми, он опять пришел к стану, где уже почти ничто не напоминало о людях, разве что таз, в котором еще оставалось немного воды. Волки обходили пока это место, где они в течение долгого времени чуяли людей, поэтому сайгачонок был в безопасности. Люди не возвращались, вода кончилась.