У каменных столбов Чарына

— Из-за тебя ведь влетели, — нарушил молчание человек, лежащий на ватнике, и покосился на Герку. Голос у него был такой резкий и густой, что, казалось, и сила должна быть нечеловеческая.

Герка посмотрел на него и ничего не сказал.

— Рад, что премию получишь? Не дались бы тебе, если бы не канава…

— Да, пожалуй!

Басистый затянулся сигаретой и закашлялся.

— Я — учитель, — виновато произнес тот, что сидел у колеса. — Виталий Иванович.

— Я почему-то так и подумал, — ответил Герка.

— Какой догадливый! — приподнялся на локте пострадавший. — А кто же я?

— Браконьер! Матерый!

— Браконьер, браконьер. Завгар я по должности. Если по уму, могли бы и подружиться, — он снова опустился на ватник. — Сколько же ты с нас слупишь за этих козлов?

— Сколько положено… Все вам известно. Не козлы это, а джейраны!

— Я случайно попал в эту компанию, — сказал учитель. — Хотелось посмотреть, почувствовать охоту. Я не предполагал, что это так жестоко! Не думайте, что оправдываюсь, испугался… Не в том дело… Стыдно…

— Что же вы им не сказали, что это жестоко? Джейраны вот-вот совсем исчезнут! Кому об этом говорить, если не вам?

— Да что говорить, если в одной компании…

Завгар все сверкал глазами. Он хотел сказать что-то резкое, но махнул рукой и выругался.

— А ты охотник, егерь? — спросил он, успокоившись.

— Охотник, не охотник… Ведь это джейраны!

— А-а, тебе не понять… Пыль, кровь, азарт! Что там говорить! Буду охотиться, пока жив и пока есть на что! И больше не попадусь, егерь! И ты не попадайся! — он захохотал и внезапно смолк. — Шучу, шучу. Это не для протокола…

Вдали показалось облачко пыли. Герка поднялся, прищурил глаза.

— Вам повезло…

— Повезло, как утопленникам, — пробормотал завгар и плюнул в пыль.

Через час машина, оставив у кордона Герку, Чекова и ружья нарушителей, укатила в поселок. Чеков тоже хотел уехать, но в машине были браконьеры, общество их тяготило. Кроме того, тот завгар снова съязвил:

— А ты где ночью-то был, красивый?

И Чеков утешил себя тем, что ребро сломал именно завгар, а не кто-то другой.

Чеков остался на кордоне, но настроение было испорчено, и он ждал случая, чтобы расстаться с Геркой.

Опять вечером горел костер и бродила лисица, сверкая глазами. И звезды заполнили небо. Но разговора не получалось…

На другой день с попутной машиной Чеков уехал. Герка помахал ему рукой, сидя на завалинке.

— Приезжай! — крикнул Чеков из кузова машины.

Герка не расслышал. Он рассеянно улыбнулся. В стеклах его очков горело утреннее солнце.

Машина вышла на укатанную дорогу и скоро пропал из виду домик егеря. Чеков облегченно вздохнул. Ему хотелось остаться одному и подумать о чем-нибудь значительном, отвлеченном. Но вспоминался ему только овраг Кызыл-жар, красавцы-архары и этот яркий сноп света в ночи. Машина прыгала, и степь прыгала, и весь мир прыгал в его глазах. Чем дальше отъезжал он от кордона, тем спокойнее чувствовал себя, тем ближе была привычная жизнь, а Герка, уже далекий, оставался где-то в тумане воспоминаний. Вряд ли он с ним увидится, у него свой мир, у Герки — свой, и не очень чтобы завидный. Но в глубине души он был недоволен собой. «Но ничего, ничего, — мысленно успокаивал он себя. — Все нормально. Поживем увидим…»

ЗА СИНЕЙ ГОРОЮ

Легко быть зверем и легко быть богом,

Быть человеком — это тяжело. Е. Винокуров

1

Тысячи лет текла мутная вода. Зимой река была скована льдом, замолкала и как бы отдыхала. Но летом она звучала! То здесь, то там отрывались от берега и шлепались в воду тяжелые комья глины или раздавался где-нибудь посередине реки громкий всплеск, расходились круги, всхлипывали на разные голоса волны. Иногда доносился далекий и какой-то печальный гул — то пели пески!

Егерь Василий Петрович стоял на берегу, на глинистом, заросшем колючим кустарником полуострове, выдающимся в реку наподобие утиного носа. Смотрел, как течет вода. Был Василий Петрович худощав, невысок ростом, из-под старой фетровой шляпы выбивались еще очень густые, но совершенно седые волосы. Брови тоже были седые, сдвинутые к переносице, между ними проходила глубокая морщина, придающая лицу егеря выражение глубокой сосредоточенности.

— Ах, ты господи, ах, боже мой… — негромко приговаривал Василий Петрович, не мог иначе выразить то смятение, что возникало в его душе, когда он смотрел на бегущие волны реки. Вот так, почти всегда, проезжая мимо, сворачивал он на Утиный мыс, чтобы посмотреть на реку и послушать плеск воды. «Как давно она течет, боже ты мой, как давно и боязно заглядывать-то в такую даль…» — думал старик.