Читаем У капцюрох ГПУ полностью

Былi сярод нас i маладыя хлопцы, здаравенныя, прафэсiянальныя дрывасекi. Яны выконвалi сваю работу лёгка. Але працэнт гэткiх работнiкаў быў надта малы. Бальшыня з нас — гэта былi людзi, якiя ўпяршыню працавалi на «лесазагатоўках».

«Фiлоны»

Тройкi, зложаныя з прафэсiянальных дрывасекаў, варочалiся з работы ў лягер даволi рана: каля гадзiны 1-ай.

У барак можна было ўвайсьцi, толькi паказаўшы наглядачу выдадзены дзесятнiкам пропуск, якi сьведчыў, што зададзеная работа выкананая.

Пасьля варочалiся iншыя тройкi. Апошнiя варочалiся ўначы. Мала iм заставалася часу на супачынак.

Шпарка беглi ў кухню, каб атрымаць там пакiнены для iх абед i, хутка скiнуўшы зь сябе прамоклыя валёнкi ды iншую адзежу, валiлiся на нары, каб хутчэй заснуць i набраць сiлы на заўтрашнi рабочы дзень.

Тыя, што зусiм не ўпраўлялiся з выкананьнем работы, заставалiся ў лесе. Штодня заставалася каля пяцёх троек. Непадалёк сядзеў наглядач пры вогнiшчы, да якога вязьню забаронена было падыходзiць. Работа павiнна была iх аграваць. Ранiцой прыносiлi iм зьменшаную порцыю хлеба (400 гр) i яны павiнны былi далей працаваць, выконваючы заданьне наступнага дня, калi ўчарашную работу ўжо закончылi.

Зусiм зразумелая рэч, што ў гэткiх абставiнах вязень усё больш аставаўся — урэшце, пасьля колькiх праведзеных у лесе бяссонных ночаў, калi ўжо бадай ня меў сiлы ўтрымацца на нагах, вялi яго ў карцар. Гэта была зьбiтая з дошчак буда, якая стаяла на беразе мора, бязь печы, дзе вiхор, урываючыся празь дзiравыя сьценкi, гуляў, як на адкрытым месцы…

Дзесятнiкi й канвой ненавiдзелi тых, хто ня выконваў работы. Дзякуючы iм, i яны прымушаны былi даўжэй заставацца ў лесе. А канвой, апрача таго, павiнен быў начаваць у лесе, пiльнуючы тых, што працавалi ўначы. Дык канвой часта падганяў аслабелых ад работы й голоду прыкладамi стрэльбаў, а дзесятнiкi звычайнай палкай, якая тут называлася «дрынам». Бiлi бязь лiтасьцi ня толькi сымулянтаў, г. зв. «фiлонаў», але й тых, што падалi ад зьнямогi, хворых, слабых.

Аднойчы работнiк павалiўся ў зьнямозе на сьнег i ляжаў непарушна.

— Ну, на гэткiя штукi ты нас ня возьмеш, не такiх бачылi! — сказаў адзiн зь дзесятнiкаў, бiлi яго датуль, пакуль адзiн не заўважыў:

— Глядзiце! Дык-жа ён зусiм не варушыцца…

Запраўды, няшчасны ўжо ня мог паварушыцца, бо… памёр.

I ўсе яны — i канвой i дзесятнiкi — усе яны — гэтаксама вязьнi. А бязьлiтаснасьцяй i дзiкасьцяй мелi на мэце прыслужыцца ўладзе, атрымаць нейкую палёгку…

Канвой i дзесятнiкi жылi ў лепшых абставiнах. Яны зьмяшчалiся ў васобных бараках, дзе кажны меў свой тапчан. Яны не карысталiся агульнай кухняй, а мелi сваiх днявальных, якiя варылi iм абед i наагул iм паслугоўвалi.

За розныя праступкi процi лягернага рэжыму вiнаватых разьдзявалi i ў адных нагавiцах ставiлi на мароз на паўгадзiны, часам на даўжэй.

Гэта звалася «паставiць на колакал», дзеля таго, што iх запраўды ставiлi на падворку, пад звон, якi вiсеў там i якiм штодня будзiлi нас на работу.

Мая загранiчная люлька перайшла ў рукi аднаго зь дзесятнiкаў, як падарунак. Мой свэтэр гэткiм самым чынам перайшоў на сьпiну другога дзесятнiка. Трэйцi дзесятнiк пагражаў мне ня раз:

— Ну, калi-б гэты фiлон папаўся ў мае рукi, я навучыў-бы яго…

Але не «навучыў». Бо атрымаў ад мяне паўкiлё цукру.

«Самарубы»

У вадным з баракаў быў «акалодак», г. зн. амбуляторыя для хворых. Калi былi цяжка хворыя, тут-жа ставiлi тапчаны, на якiх разьмяшчалi iх. На чале гэтае ўстановы стаяў «лекпом», г. зн. фэльчар.

Якая была ягоная мэдычная веда — цяжка сказаць. Мэдыкамэнты, якiмi ён распараджаўся — гэта былi нейкiя парашкi рожавага колеру й два роды нейкае жыжкi. Вось i ўсё. Гэта былi нутраныя лекi. Вонкавыя — ёд i нейкае рызьзё, якое заступала бандажы.

Штодзень, перад выхадам на работу, пасьля першага звону, перад дзьвярыма «акалодку» стаяла чарада хворых, якiя хацелi звольнiцца ад працы. Звальнялi (i то на адзiн дзень) толькi такiх, якiя мелi павышаную тэмпэратуру, прынамсi, да 38 градусаў. Рэўматызм (даволi часты) ды iншыя хваробы, пры якiх тэмпэратура бывала нармальнай, не давалi права на звальненьне.

Я заўсёды вяртаўся зь лесу гэтак разьбiты фiзычна, што думаў, што захварэю. I запраўды, на другi дзень ранiцой, як зазьвiнеў звон, я ня мог зьлезьцi з нараў. Гэтак балелi рукi й ногi. Хiстаючыся, хапаючыся за сьценку, я йшоў у акалодак. Стаяў у чарадзе. Чакаў. Дачакаўся. Лекпом узяў тэрмомэтар…

Тэмпэратура была нармальнай — звальненьня ня было.

* * *

Даведзеныя да роспачы людзi даставалi свайго роду псыхозу, якi выяўляўся эпiдэмiчна. Няздолеўшы выканаць работу, а ведаючы, што яму за гэта пагражае, чалавек, агорнуты бясьсiльнай роспачай, клаў на пень сваю руку i… адсякаў сабе пальцы… i кiдаў iх у твар дзесятнiкаў.

— Патрэбны вам мае рабочыя рукi? Вось вам…

Здаралася, што ашалелыя людзi адсякалi сабе цэлую пясьць левае рукi.

У лесе ня было мэдыцынскае дапамогi, нават гэткай, якая была ў лягеры. Дык, аблiваючыся крывёй, вязень собскiмi анучамi перавязваў сабе рану й варочаўся ў лягер.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Браки совершаются на небесах
Браки совершаются на небесах

— Прошу прощения, — он коротко козырнул. — Это моя обязанность — составить рапорт по факту инцидента и обращения… хм… пассажира. Не исключено, что вы сломали ему нос.— А ничего, что он лапал меня за грудь?! — фыркнула девушка. Марк почувствовал легкий укол совести. Нет, если так, то это и в самом деле никуда не годится. С другой стороны, ломать за такое нос… А, может, он и не сломан вовсе…— Я уверен, компетентные люди во всем разберутся.— Удачи компетентным людям, — она гордо вскинула голову. — И вам удачи, командир. Чао.Марк какое-то время смотрел, как она удаляется по коридору. Походочка, у нее, конечно… профессиональная.Книга о том, как красавец-пилот добивался любви успешной топ-модели. Хотя на самом деле не об этом.

Дарья Волкова , Елена Арсеньева , Лариса Райт

Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Проза / Историческая проза / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия