У каждого — свое алиби

— Точно. Запомнив адрес художника, Данчу постарался с ним подружиться, чтобы выпытать, что Андрей видел, что знал и особенно, что он намерен предпринять в истории хищения драгоценностей. Злодей понял: Флореску решил следить за соучастниками то ли из страсти к интриге, то ли из любви к справедливости. Здесь и потерпевший и убийца допустили одну и ту же оплошность: в какой-то мере раскрылись друг перед другом. Правда, убийца оказался похитрей — у Флореску лишь зародилось некоторое подозрение, а Данчу разузнал все, что хотел. Дело осложнилось, и он стал действовать: сначала пытался подкупить Андрея, затем стал ему угрожать. То ли страх, то ли преувеличенная вера в собственные возможности побудили Флореску не заявлять нам об этой краже. А ведь он все время находился под наблюдением воров.

— Они даже пытались споить его. Использовался и такой метод, — заметил майор.

— Наша поездка в Синаю навела меня на их след. Официант, метрдотель — оба припомнили Данчу среди предъявленных им для опознания фотографий. Обрывок фразы из его застольной беседы с соучастниками: «Знает он или не знает, где мы их укрыли?» — убедил меня, что Флореску стал им казаться опасным. Стурзу видел Андрея вместе с каким-то иксом в белой «шкоде». Эта машина показывалась и в Синае. Данчу признал, что дал Флореску взаймы большую сумму денег. Откуда у него такие деньги, если он месяцами нигде не работал? Подозрительно, не так ли?

— Не сказал бы, — перебил его майор. — Они остались у него от ограбления банка еще летом!

— Это вы сейчас знаете, — пошутил Алек. — Но зачем он дал ему столько денег? Он же знал, что Флореску не сможет ему их вернуть. По крайней мере, пока. Негодяй рассчитывал шантажировать художника, деньги-то недаром давал, как доказано, при свидетелях. И еще один факт. Дома у Данчу я нашел очки. Вы помните, по словам Элефтерие, человек, садившийся той ночью в машину, был в очках? У Данчу начальная стадия близорукости, иногда он носит очки. Тогда он надел их, вероятно, для маскировки. Наивный маневр, но, знаете, меня он некоторое время сбивал с толку. Я искал человека в очках!

— Примитивный прием, — вскользь заметил майор.

— Вот-вот. Друг мой из Бая-Маре, я ему звонил по телефону, поинтересовался, что там известно о Данчу, жившем несколько лет назад в этом городке. Я пришел в ужас, прочитав письмо друга: мошенничество, хулиганство, изнасилование. И все шито-крыто, замято такими же примитивными приемчиками. Он там поприжал некоторых местных начальничков, с которыми играл в покер и пьянствовал. А уж те вытаскивали его сухим из воды. Страшный подлец, готовый пойти на что угодно. Однако по приезде в Бухарест Данчу вел себя безукоризненно. Этим и объясняется положительная характеристика, которую вы на него получили. Но в свободное от работы время!.. Да и Бухарест — это не Бая-Маре, что тут и говорить. Никто не знал его личной жизни. Мои подозрения подтвердились, когда я задержал двух его сообщников и когда я нашел дневник Флореску. Этот дневник оказался для художника роковым! Как он мог в присутствии Данчу проговориться о таком дневнике?

— Что ж Данчу не уничтожил дневник после убийства? — спросил майор.

— Этим-то Данчу и показал все свое убожество. В дневнике речь идет только о его соучастниках, называются фамилии, указывается местожительство. Флореску заприметил их еще в момент кражи. Данчу он тогда не знал. Позднее художник заподозрил его, но в дневнике непосредственно не упомянул ни разу. Владея дневником, Данчу держал в руках остальных. Он мог ради собственного алиби предоставить его даже органам, поскольку записями Андрея подтверждалась виновность других. Последние страницы, в коей-то мере опасные для самого Данчу, можно было просто-напросто вырвать. Зато какое средство для воздействия на сообщников!

— Вы что, чутьем уловили с самого начала, как было совершено преступление? — тихо спросил майор Дину.