У каждого свой рай

Он выделил слово «красива». Мне слышалось «beautiful, carissima, lovely, прекрасная». Я вернулась к действительности.

– Иностранка?

– Нет, француженка.

– Почему Джеки?

– Жаклин на современный лад. На англосаксонский манер. Ее мать «in».

– В курсе чего?

– Всего. Она держит нос по ветру.

– Где она тусуется?

– Кто? – Марк был в трансе. – Мать? В лаборатории.

– В лаборатории?

– Я спал сначала с ней.

Я перестала смеяться.

– Ты изменял мне с матерью?

– Она примерно твоего возраста…

– Тридцать два года?

– Нет, тридцать пять. Но это одно и то же.

– Это совсем не одно и то же. А дочери сколько лет?

– Шестнадцать.

– Продолжай…

– Я познакомился с Джеки у них дома. Я ей сразу понравился. Отнять у матери любовника всегда приятно девице в этом возрасте…

– Что ты можешь об этом знать?

Теперь смеялся он.

– Я где-то читал об этом.

– Негодяй!

– О нет.

– Продолжай.

– Ее тянуло ко мне. Но тридцатишестилетний мужчина в ее глазах – старик.

– Ее просвещенная мать с рогами в курсе?

– Нет… Вот так. Семья очень строгих правил…

– А отец? Хорошо он выглядит, отец. Ты отнял у него жену, а потом и дочь.

– Да, очень хороший человек, отец. В повседневной жизни принимает мало участия. Вдали от семьи, от Парижа тоже. Он эксперт по токсичным веществам. По продовольствию. Его вызывают то туда, то сюда, он часто в разъездах.

Мне удалось не расплакаться. Я предложила:

– А что, если нам пойти спать? Не знаю, сумею ли я уснуть. Завтра у меня очень много работы, Марк… А у меня даже помыслов не было относительно кого бы то ни было. И взгляда. Все восемь лет.

Он огорчился.

– Ты знаешь, Лори, мы жили неправильно, я не смел тебе сказать, но я представлял брак как законное стремление к взаимопониманию. Говорить обо всем без стыда и страха. Но, выйдя из мэрии, моя Лори изменилась. Маргиналка крайне левых взглядов превратилась в сознательную дамочку, возгордившуюся оттого, что вышла замуж Строгая мещанка, зажатая воскрешенными принципами. Я называл наш союз браком-безбрачием. Я недостаточно жил до того, как заперся с тобой. Дело не в сексе, а в самой идее познания других миров, других людей, другого самовыражения. Я ответила довольно сухо:

– Замораживание моего счета заканчивается 27 июня. Я снимаю свои деньги и уезжаю в Соединенные Штаты. Вернусь к началу учебного года. Что касается развода, найди адвоката. Твоя мать порекомендует, конечно, самого лучшего.

От удивления он воскликнул:

– Разводиться? Зачем? Нам ведь очень хорошо, как есть.

– Тебе…

– Да… Мне…

Я представила себя, как открываю конверты с ответами на объявление: «Молодая пара подыскивает молодую пару для времяпрепровождения. Имеются в виду уикенды». Я покачала головой.

– Но не мне…

– Твои принципы?

– Да.

Он был в нерешительности.

– Тогда поезжай в Америку, у тебя будет время все обдумать. Элеонора даст тебе хороший совет.

Навязчивый вопрос, который я никогда не задала бы ему, возник сам по себе?

– Ты спал с Элеонорой?

– Какое значение это имеет сегодня?

– Ты не отрицаешь?

– Послушай, Лори, в тот вечер, когда мы были немного взвинчены, ты это хорошо помнишь, она была расположена, я был возбужден, но ты уперлась, как осел.

– Я против групповых актов.

– Ты настаиваешь на этом выражении…

– Увы…

Он продолжал:

– Наша жизнь могла бы быть другой, если бы ты была менее строгой. Мне никогда так не хотелось двух женщин, как вас обеих, в тот вечер… Вместе.

– Ты порочный.

– Нет, мужественный. Потому что сознаюсь в этом…

В полночь, обессиленные, мы все еще бродили по квартире, обмениваясь замечаниями. Кровать нам внушала страх. Когда же мы оказались в ней, Марк сумел избежать даже малейшего соприкосновения. Мы плыли молча в темной воде времени; скорее из трусости, чем самонадеянности, мы оба медлили оставить судно, которое дало течь. Мы разоружились и вели себя корректно. Он симулировал ровное дыхание. Делал вид, что засыпает. Он не протягивал мне руку, потому что я не была более уязвимой; я не поворачивалась к нему, испытывая желание, чтобы меня унижали, снисходили ко мне. Нет, он не был менее уязвим, мы были на равных, следовательно, беспомощными друг перед другом. Голая, лежа в постели, я пыталась успокоиться, у меня больше не было снотворного. Затем, содрогаясь от горя, осторожно натянула простыню, чтобы укрыться.

Он шевельнулся. Я спросила шепотом:

– Ты спишь?

– Нет.

– Мы очень возбуждены.

Мы потерпели полное поражение, удостоверенное, скрепленное печатью, оставалось поместить в рамку свидетельство о крушении нашего супружества.

– Не волнуйся, – сказал он – Все уладится. Я не знаю как. У меня нет рецепта. Я тебя люблю, честно. Но я тоже в растерянности.

Нам нужна была няня. Прижаться бы к ее пышной груди. Снова стать детьми. Я решила соврать ему, чтобы спасти свое достоинство.

– Марк?

– Да.

– Я встретила очень симпатичного человека. Американец. Его сын в моем классе.

История становилась обыденной. Я начинала в нее верить.

– Завтра ты мне расскажешь об этом, – пробормотал он.

– Ты не ревнуешь?

– В столь поздний час?

Он зевал. Дикий зверь, которого дразнят вилами.

– Завтра уже наступило, Марк. И я отправляюсь в Нью-Йорк, к нему.