У каждого свои тараканы, или – Шаги к дому

– Зарплату за эту неделю можете оставить себе. Надеюсь, она стекло покроет.

– Но ты ещё не доработала неделю. Кто ночью торговать будет?

Лариса пожала плечами.

– Может, Мила? Или вы.

И, отодвинув остолбеневшую Алишу, пошла прочь. И с каждым шагом становилось легче.

* * *

Горнило метался по потолку. С тех пор, как от Ллары с Ладушкой вернулся, никак успокоиться не мог. Уже почти сутки не ел, не пил, только скрёб лапками побелку и посыпал мелом головы соседей.

– По-моему, он совсем того, – прогудел Горовушка, которому, напротив, становилось всё хуже. Вот и сейчас лежал с мокрым полотенцем на голове и даже на жизнь жаловался без прежнего азарта.

– Двинулся, бедняга. А ещё говорят, у алкоголиков крыша едет. Ха! Я, вот, сколько уже пью – и ничего.

Зазвенела от столкновения с Горнилом люстра, шлепнулся на диван очередной пласт мела.

– Нет, ну осточертел он мне! – воскликнул пьяный-Ик и запустил в бегуна стаканом с виски.

Мокрый и обескураженный Горнило приземлился на пол.

* * *

Горовин выжимал педаль газа на полную.

Перед глазами стояла омерзительнейшая сцена.

Милка, сокрушающаяся, что «урод какой-то стекло ухайдокал, не подумав, что здесь кроме этой гордячки ещё и другие люди работают». Едва уловимые нотки злорадства в её голосе настораживают Горовина.

– Ты никак рада её несчастью?

– Может, гонору поубавится. А то ходила такая вся из себя ко-ро-лева, думала, она лучше других, тьфу. Ещё и спасительницей себя возомнила – зачем всяких шлюх ночью в киоск пускать? Вот и получила по заслугам. И вовремя. Я бы до сентября её не выдержала.

– В смысле, до сентября…

Вот и вышло, что Лариса уволилась, а у него даже номера телефона её не осталось. Он даже фамилии её не знает. Зачем? Ведь она всегда под рукой, в киоске за домом. Дурак! Три дня пытался у Алиши выспросить телефон, адрес, что-нибудь. Безуспешно. Милка зато названивает по двадцать раз на день, смс-ки шлёт и искренне не понимает, почему он не берёт трубку. Что она сделала не так?

На четвёртый день Горовин напился.

На пятый опохмелился и отправился развозить булочки. Нехорошо, конечно, с перегаром за рулём, но он водитель опытный, авось обойдётся. Алкоголь – ерунда. Хуже, когда перед глазами то гордая Ларискина улыбка, то Милкина мерзкая ухмылочка, всплывают, заслоняют дорогу.

Столб возник перед глазами совершенно неожиданно. Горовин успел выкрутить руль, затормозить, но всё же – удар и искры из глаз…

* * *

Тряхнуло.

Сильно.

Да так, что Грегори едва удержался за край попавшегося под руколапу сознания. Это оказалось сознание Милки. Дежавю, однако, подумал таракан, открыв глаза. Он долго тряс головой, сидя на полу, туман перед глазами вскоре развеялся, но остался звук. Тонкий, пронзительный, словно комар в ночи. Грегори обернулся и увидел плачущую Милашку.

– Что с тобой?

– Ой! Ты очнулся. Ну, хоть ты-ы-ы…

– С остальными – что? С владетелем?

– Владетель-то ваш головой стукнулся, вас всех троих из его сознания и вынесло. Горовушка с Иком целый день кругами бродили – не могут войти, хоть вешайся. И мне без них хода нет в квартиру. Ик, в итоге, напился, и они ушли неведомо куда. А моя владелица без вашего – пропадё-ё-ёт.

– То есть, он жив? Горовин?

Милашка подняла на Грегори заплаканные глаза.

– Жив, что ему сделается. Сотрясение небольшое мозга его бестолкового. Может, хоть тебя оно пропустит?

Грегори встал и, пошатываясь пошёл к дому, гадая, можно ли его уже считать бывшим? В квартире царил бардак! На полу валялась люстра, диван похоронен под грудой кирпичей и кучей мусора. В потолке зияла дыра. Грегори встал на табурет, заглянул в дырку. А ничего так квартирка. Чистенькая, светлая. Откуда-то справа доносился голос Горнило – таракан-хамелеон, напевая, вовсю хозяйничал в новых владениях. На новом уровне.

Грегори осторожно спустился с табурета и на цыпочках вышел за порог.

– Ну что?! – набросилась на него Милашка.

В глазах её горела надежда. Если Грегори прошёл, то наверняка и её провести сумеет. Пусть не сразу, но она подождёт. День, месяц, год…

– Я не останусь. Мог бы, но не буду. У нашего Николая Горовина, судя по всему, теперь совершенно новая жизнь наступит. И никому из нас в ней не место.

Милашка заскулила, но вдруг вытерла слёзы и резко успокоилась. Принюхалась, пошевелила усами.

– А знаешь, ты прав. Без Горовушки нам с владелицей здесь делать нечего – они теперь слишком разные станут. И она со временем это поймёт. А уж он-то… уже понял…

Грегори дёрнул усами, набил трубку и в который раз шагнул в пустоту.

* * *

Николай Горовин валялся на больничной койке. Голова болела, тошнило, из вены торчала мерзкая игла капельницы, и всё же… Как ни странно, он чувствовал невероятное облегчение. Будто избавился от тяжкого груза.