У каждого своя дорога

— Я уже ничего не боюсь, молодой человек. Отбоялся.

— А почему... — Грубер запнулся, затем нерешительно продолжил, обведя комнату рукой, — вот так.

— Ностальгия — это, говорят, чисто русское понятие, которой подвержены только русские. Не знаю, может, это и правда. Я сюда попал прямиком из третьего апреля семьдесят пятого, когда сидел дома и смотрел по телевизору, как Бобби Фишер отказывается играть с Анатолием Карповым и отдает ему корону чемпиона. С тех пор прошло много лет. Но эта комната такая же как и та, м-да. Этот стаб при мне превратился сначала в чахлую деревеньку, потом в поселок. Близость границы заставила людишек пошевеливаться и основать серьезную охрану. Это тоже было давно. Опять же близость границы — нам не надо далеко ходить, чтобы трясучку убрать, все поблизости. А вот недавно, года три назад, у нас сменился лидер. И что-то нехорошее стало происходить, не слишком понятное. Так что, говорите, зачем приперлись и получите бесплатный совет — валите отсюда, как можно быстрее.

Грубер растерянно перевел взгляд на Снегиря. Они впервые встретили настолько долго прожившего на Стиксе человека и сейчас не понимали, как реагировать.

— У меня рука сломана. Ноет, зараза. Да и я боюсь, что неправильно срастись может, слишком уж ее часто напрягать приходится, — наконец протянул Снегирь, демонстрируя свою затянутую в лубки руку.

— Давай сюда, посмотрю. Шевелись, что ты как каракатица беременная? Или думаешь, что я сам за тобой бегать буду? — Снегирь покачал головой и осторожно присел на второй свободный стул. Груберу сесть не предложили, и он терпеливо стоял в дверях, стараясь лишний раз не раздражать сварливого знахаря. — Начала уже срастаться и ты прав, неправильно она стала это делать. Придется заново ломать. Потерпишь или спек дать?

— Потерплю, — Снегирь стиснул зубы. А знахарь протянул ему сложенный вдвое ремень, который тот, кивнув, зажал зубами.

— Вот это я понимаю, молодец, — и знахарь одним движением сломал начавшую срастаться кость. Снегирь зажмурился и глухо застонал, а знахарь тем временем начал легкими движениями, слегка дотрагиваться до поврежденной конечности кончиками пальцев.

— Интересно, а это сложно — развить дар целителя? — задумчиво проговорил Грубер.

— Знахаря, болван! — рявкнул мужчина, не прекращая своих манипуляций. — Запомни, бестолочь, и не путайся в понятиях.

— Но ваш дар по-разному называют в разных стабах, — снова растерялся Грубер.

— Да мне фиолетово, как его где-то еще называют. Я-знахарь, понятно? — Грубер кивнул, конечно, понятно, чего же здесь непонятного.

— А почему вы сказали, что редко встречаете вежливых людей? — пробормотал он, чтобы как-то сгладить неловкую паузу.

— Иногда у меня складывается ощущение, что в Улей в стадо иммунных попадают исключительно урки. Прямо со своих шконок и с понятиями. Противно ажно становится. И многие стараются им соответствовать. А зачем? Что плохого в том, чтобы нормально изъясняться? Не понимаю, — знахарь повел плечами. — Клички эти понапридумывали, словно мы и не люди, а собаки какие. Я вот Матвей Сергеевич, и если любая падла захочет меня как-то по-другому назвать — вмиг импотенцию обеспечу, — Грубер поежился. Суров знахарь Матвей, такой точно сможет полшестого обеспечить, и никакая нимфа поднять не сумеет. Видимо долгая жизнь на Стиксе оставляла свои отметины. — Все, хватит обморочную девицу изображать. Зажило уже все, — это было сказано Снегирю, который медленно вытащил изо рта ремень, не позволяющий ему язык прикусить, и так же медленно повертел рукой.

— Обалдеть, — тихо проговорил он. — Впервые вижу, чтобы знахарь полностью перелом вылечивал. Обычно так не происходит.

— Просто я здесь уже очень давно, сынок, — грустно проговорил Матвей Сергеевич. — Было время навыки развить, только поздно у меня все получаться стало.

— Жена? — сочувственно спросил Грубер.

— Внучка. Единственная, кроме меня, кто не переродился, а вот как получилось — не успел я дар как следует развить, не спас свою кровиночку, — он уставился на обои в цветочек. — Так, что-то заболтался я с вами, пять споранов и валите на хрен отсюда.

— Дешево что-то, — Снегирь вытащил спораны и положил на стол перед знахарем.

— Так и дело плевое, — Матвей смахнул виноградины в кошель, который лежал на столе с краю. Затем внимательно посмотрел на Грубера. — Стойте, подойди сюда, — он поманил Грубера пальцем. Тот удивленно приподнял брови, но подошел. — Странно, очень странно, — пробормотал Матвей.

— Что странного? — не выдержал Грубер.

— Ты знаешь, что когда человек попадает в Улей, он заражается неким паразитом. Некоторые поддаются ему — становятся зараженными, очень немногие имеют нечто вроде иммунитета — становятся иммунными, но изменения происходят абсолютно со всеми?

— Да все это знают, — махнул рукой Грубер.

— Да? Так может быть всем известно, что меняется, прежде всего мозг, а затем все остальное?

— Об этом многие догадываются, — уже более осторожно ответил Грубер.