Читаем У каждого своя цена полностью

Мы снова вошли в лифт, где с помощью специального ключа Калеб привел в действие кнопку с надписью «терраса». Когда лифт открылся, я чуть не упала в обморок. Не знаю, к чему я готовилась, но увиденное превзошло все ожидания. Наверное, подсознательно я ожидала такой же Хэллоуин, как у Майкла год назад: куча приятелей из банка и университета в квартире на четвертом этаже в доме без лифта, кухонный стол, заставленный бутылками с дешевым вином, коктейлями, мисками со сладкой кукурузой, соленым печеньем и сальсой. Парень в женском платье объявлял, что пиццу уже везут, а гости в разнообразных костюмах вспоминали университет и судачили о том, кто помолвлен, кто получил повышение и как бездарно президент Буш обделался в Ираке.

Вечеринка разительно отличалась от нашей. Плоская крыша оказалась точной копией лос-анджелесского «Скай-бара»: все сверкающее, шикарное и современное… Низкие кушетки и геометрические канделябры, рассеивающие мягкий свет. Бар из стекла с «изморозью» скрывали зеленые заросли устрашающей густоты. Будка ди-джея, хитро оборудованная в противоположном углу, не заслоняла ни дюйма восхитительной панорамы ночного города, открывающейся из окна. Однако никто не проявлял интереса к Гудзону, и я сразу поняла почему — молодая плоть, выставленная на всеобщее обозрение, выглядела гораздо привлекательнее какой-то там реки и вдобавок превосходила Гудзон по площади.

Есть вечеринки, есть костюмированные вечеринки, а есть то, что разворачивалось на Калебовой крыше: в принципе действо подходило под определение костюмированного бала, но по масштабности напоминало ремейк мюзикла «Волосы» плюс сумочки «Гуччи», минус безвкусные «бабетты» 1960-х годов. Мне захотелось сбросить костюм и туфли и остаться в трусах и лифчике, чтобы не привлекать всеобщего внимания: пусть и тогда на мне осталось бы больше одежды, чем на любой из присутствующих здесь дам, но, по крайней мере, я не выглядела бы белой вороной.

Калеб исчез и через несколько мгновений вернулся с бокалом шампанского для меня и стаканом янтарной жидкости для Филипа. Выпив шампанское залпом, я, открыв рот, уставилась на девушку, которую Калеб захотел нам представить. Представлению предшествовал долгий поцелуй, причем и Калеб и девица так широко открывали рты и так активно работали языками, что я ощутила себя почти участницей действа.

— Мм-м-м… — промычал Калеб, шутливо укусив партнершу за шею, когда ему удалось извлечь свой язык из ее глотки. — Ребята, это… самая роскошная девушка на вечеринке. Какая страсть, а? Нет, вам доводилось прежде видеть что-нибудь настолько потрясающее?

— Роскошная фемина, — подхватила я, словно девица не стояла рядом. — Ты совершенно прав.

Девушке явно не было дела, что Калеб забыл (или не знал) ее имени. Ничего удивительного, решила я, многие целуются на вечеринках, не зная имен друг друга. Музыка слишком громкая, все, как правило, поддатые, но главная причина в том, что это никому не надо. «Я запомню имя человека, когда прочту его на „Шестой странице“», — высказалась однажды Элайза.

Девица не возражала против такого отношения к своей особе, видимо, не понимая ни слова из того, что мы говорили. Она лишь хихикала и временами поправляла свой туалет, сосредоточив внимание на том, чтобы как можно чаще прикасаться к Калебу. Парень, переодетый женщиной (маску-костюм с голыми грудями и блестящую подводку для глаз этот оригинал сочетал с бело-красной клетчатой «арафаткой»), подошел предупредить, что машины будут с минуты на минуту и мы отправимся в «Бунгало» на «настоящее пати».

— Надеюсь, будет получше, чем на дрянной пирушке пару лет назад, — отозвался Филип.

— Что за дрянная пирушка? — Я не особенно желала узнать, но притворилась заинтересованной, чтобы не слишком откровенно глазеть на окружающих.

— Праздник Хайди Клам в «Кэпитал»111. Собирались приглашать только звезд первой величины, но идиоты-секьюрити впускали всех подряд, и через час зал был переполнен «ботвой». Плохие времена.

— Это раньше, — согласился «женщина Арафат». — Раньше везде было так себе. Сегодня будет лучше: на входе — здоровяк, этот, как его, Сэмми, что ли. Не гений, но и не полный чертов идиот.

Сэмми! Мне захотелось пропеть это имя, обнять говорившего и протанцевать несколько па при мысли, что сегодня я увижу Сэмми. Однако сперва предстояло выдержать вечеринку.

— Ну а вы кто? — осведомилась креатура в «арафатке».

— Она сегодня в образе взвинченной стер… стереотипной бизнесвумен, — любезно ответил за меня Филип.

Разглядывая гостей, я гадала, почему в День всех святых парни наряжаются в женские платья, а девушки одеваются как шлюхи, причем традиция свято соблюдается независимо от крутизны вечеринки или цен на подаваемый алкоголь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза