У каждого своя цена

— Это правда. Я родилась в коммуне хиппи в Нью-Мексико, в местечке, насчет принадлежности которого к штату сильно сомневалась, пока в 2000 году по Си-Эн-Эн не увидела карту электората. Мать любит рассказывать, как рожала меня в супружеской кровати в присутствии всех детей коммуны, которых привели посмотреть на чудо появления новой жизни. Ни докторов, ни лекарств, ни чистых простыней — только муж с дипломом ботаника, полуграмотная медсестра, обучавшая дыханию по йоге, гуру коммуны, распевавший индийские гимны, и две дюжины детей от трех до двенадцати, которые, скорее всего, лет до сорока оставались девственниками после зрелища упомянутого чуда.

Не знаю, что заставило меня разоткровенничаться. В последний раз я рассказывала эту историю Пенелопе во время недельной практики в Эмори, когда мы отмечали знакомство, покуривая марихуану в кустах возле теннисного корта. В ответ Пен призналась, что ее отец знает служащих своей компании куда лучше членов семьи, и что до пяти лет она считала мамой чернокожую няньку. Я подумала, что лучший способ подбодрить подругу — показать, какие нормальные у нее родители. В тот вечер мы хохотали несколько часов, вытянувшись на траве, обкуренные и счастливые. Мне случалось представлять родителям знакомых парней, но я как-то не откровенничала с кавалерами, и те считали папу с мамой придурочными, но безобидными, а я не вмешивалась.

— Потрясающе. И сколько ты прожила в коммуне? Ты помнишь хиппи?

— Родители прожили там, пока мне не исполнилось два года, затем получили работу в Вассаре123 и переехали в Покипси. Кстати, история моего имечка: сперва меня хотели назвать Соледад — в память калифорнийской тюрьмы, куда сажали протестующих студентов Беркли124, но шаман, или как там его, предложил «Беттина», в честь Беттины Аптекер, единственной женщины в руководящем комитете Движения Беркли за свободу слова. В двенадцать лет я перестала откликаться на что-нибудь, кроме «Бетт»: как раз появились «Пляжи» и «Ветер в моих крыльях»125, и Бетт Мидлер вошла в моду. Когда я поняла, что переименовала себя в честь толстой рыжей исполнительницы сентиментальных песен, вошедших в «сорок лучших вдохновенных», было поздно — меня уже все звали Бетт. Кроме родителей, конечно.

— Вот это да! Они, судя по всему, очень интересные люди. Я бы с удовольствием с ними встретился.

Я опасалась, как бы Сэмми не занервничал, если объявить ему напрямую, что они — его будущие тесть и теща. Вместо этого я стала расспрашивать о его семье. Со школьных времен ничего не вспоминалось, я понятия не имела о его близких.

— А ты сам? Расскажи о родственниках что-нибудь пикантное. Или у тебя нормальная семья?

— Ну, сказать «нормальная» будет натяжкой. Мать умерла, когда мне было шесть. От рака груди.

Я начала бормотать обычные в таких случаях неловкие извинения, но Сэмми тут же перебил:

— Звучит ужасно, но, честно признаться, я был слишком мал, чтобы запомнить. Расти без мамы было странно, хотя старшей сестре приходилось гораздо тяжелее. Зато у меня отличный отец.

— С ним все в порядке? Ты говорил, он плохо себя чувствует в последнее время.

— Все нормально. Это от одиночества, по-моему. Он много лет встречался с одной женщиной. Я не знаю, что у них произошло, но два месяца назад она переехала в Южную Калифорнию, и отец тяжело это воспринял. Я решил его подбодрить.

— А сестра?

— Сестре тридцать три, замужем, пятеро детей. Представляешь? Четверо сыновей и дочка! Она вышла замуж сразу после школы, живет в Фишкилле, имеет возможность часто навещать отца, но ее муж болван, и она сейчас учится, собирается вернуться в школу медсестер, так что…

— Вы с ней дружны? — Странно было осознавать, что у него в душе осталось место переживаниям за близких и вообще существует целый мир, который в Сэмми трудно предположить, наблюдая, как каждый вечер в «Бунгало» он похлопывает по спине великих и начинающих «моголов».

Достав из спортивной сумки бутылку кока-колы, Сэмми предложил сначала мне, а потом отпил сам.

— Дружны? Пожалуй, не очень. Мне кажется, она обиделась, когда я уехал учиться в университет, а у нее уже был ребенок и она ждала второго. Сестра часто повторяет, что я для отца — причина жить, что, по крайней мере, одним из нас он может гордиться, и тому подобное. Но она прекрасный человек… Слушай, я, кажется, гружу тебя своими проблемами. Извини.

Прежде чем я успела возразить, зазвучал мистер-биговский «Белый змей». Сэмми засмеялся:

— Неужели ты увлекаешься такой музыкой? Как ты можешь слушать это дерьмо?

Разговор легко перешел на музыку, фильмы и нелепых типов, с которыми нам обоим приходится общаться дни напролет. Сэмми предусмотрительно не упомянул Филипа, а я оказала ответную услугу, не заговорив о его девице. За исключением этого мы болтали как старые друзья. Когда до города осталось полчаса езды, я позвонила родителям предупредить, что высажу попутчика и вскоре буду у них.

— Беттина, не будь смешной. Пригласи его на ужин! — крикнула мать в телефон.

— Мама, я уверена, ему хочется домой. Он приехал проведать свою семью, а не нашу.