У каждого своя война

- Если не доела — возьми с полки пирожок, — ехидно проговорила Люба.

- Нет, ну в самом деле! Хороший пример детям! Нет, надо идти за Гераскиным!

- А что ему Гераскин! — засмеялась Люся. — Зальет бельмы — ему море по колено! Небось снова как на фронте себя чувствует!

- И что она с ним валандается? — проговорила Нина Аркадьевна. — Выгнала бы к чертям!

- Куда она его выгонит? Он здесь прописан! И все же какой-никакой, а мужик... — ответила Люба, вылепливая котлету за котлетой. — Без мужика сами знаете, как детей растить.

И все снова настороженно прислушались к крикам за стеной.

- Ишь развоевался, паразит, — вздохнула Люба. — А Степан дома? Может, ему сказать? Он его угомонит.

И только один человек не принимал участия в разговорах, сидел в углу кухни и молча курил. Это была баба Роза. Она вела себя так, словно ее тут и не было. Не то чтобы ее это не касалось, а просто она этих людей не видела и их разговоров не слышала. Есть человек — и нет человека. Только папиросный дым плавал вокруг ее седой головы.

Крики в комнате Богданов усилились, раздался пронзительный визг Зинаиды, потом дверь распахнулась, и она выскочила в коридор с растрепанными волосами, платье на груди было порвано…

- О-ой, люди добрые, спасите-помогите-е!

Следом за Зинаидой появился Егор Петрович — в расстегнутой рубашке, босой, со всклокоченными волосами и безумными глазами. Он, видно, после того как ушел от Степана Егоровича, успел еще прилично выпить и дошел до того состояния, когда — раззудись, плечо, размахнись, рука! Зинаида вбежала на кухню и спряталась за спины соседок. Егор Петрович стоял на пороге, раскачиваясь из стороны в сторону, сжав кулаки, и мычал что-то нечленораздельное. Видно, у него все расплывалось перед глазами, потому что он вдруг вскинул голову, сделал усилие, чтобы не раскачиваться, и зажмурил один глаз, пытаясь сфокусировать в нем, что было перед ним. Вдруг он ринулся наискосок через кухню к своему столу и схватил тяжелую круглую палку для раскатывания белья, заорал истошно:

- Зинаида-а, отдай мою водку! Поррешу-у!

Он замахнулся палкой, сделав шаг вперед, и тут все женщины молча кинулись на Егора Петровича. Первой ринулась Люба, а за ней остальные. Кассирша Полина вырвала скалку, Егора Петровича свалили на пол. Он отбивался руками и ногами, хрипел и ругался, но его скрутили бельевой веревкой, связали за спиной руки да в придачу надавали очень ощутимых тумаков. Глаз у Егора Петровича быстро стал заплывать лиловым цветом. Пока женщины дубасили Егора Петровича, он только ойкал, брыкался и плевался.

- Бабы, до смерти не забейте! Ой, не надо! Пожалейте мужика-то! — причитала Зинаида, пританцовывая за спинами соседок, но во всеобщем гвалте ее никто не слышал.

- О-ой, щекотно-о! — вдруг заорал Егор Петрович и захохотал дьявольским хохотом.

Баба Роза никак не реагировала и на это событие, ни малейшего интереса не отразилось в ее блеклых выцветших глазах. Худая рука со сморщенной коричневатой кожей размеренно подносила ко рту папиросу, на длинном костлявом пальце левой руки сверкал золотой перстень с большим бриллиантом.

Кто-то из соседок предложил привязать Егора Петровича к стулу и так оставить на ночь. Хохочущего Егора Петровича подняли на ноги, усадили на стул посреди кухни и накрепко привязали той же бельевой веревкой.

- Зина, только не вздумай его развязывать! — кричала разъяренная кассирша Полина. — Пусть до утра прохлаждается!

Егор Петрович перестал хохотать, наконец посмотрел вокруг себя осмысленными глазами, промычал:

- На фронтовика коллективом? Справились, да? Ладно, учтем и запишем! Я вас тоже прищучу! Я вас, как Наполеон, по частям бить буду!

- Вот Гераскина приведем, он с тобой по-другому потолкует! — пообещала Нина Аркадьевна.

- Р-развяжите, мегеры ползучие! Насильницы! Робка и Володька Богдан уже давно стояли в коридоре, наблюдая потасовку и скандал. Еще пришли две дочки Полины, маленькие Катька и Зойка, вышла из своей комнаты со скрипкой в руке дочь Нины Аркадьевны Лена. Володьку трясло, как в ознобе. Ему было и стыдно за отца, и жалко его, но самое лучшее было бы провалиться сквозь землю.

Одна за другой женщины уходили с кухни, и каждая уводила с собой детей. Люба тоже взяла за руку Робку, потащила по коридору:

- Пошли, пошли, нечего тут смотреть! Цирк, что ли? И скоро на кухне остались баба Роза, привязанный к стулу Егор Петрович и Володька.

- Володь... — позвал отец, вертя головой и напрягая руки, чтобы ослабить затянутую веревку. — Там под кроватью... в валенке чекушка лежит. Принеси отцу…

Володька вдруг схватил со стола широкий кухонный нож и рванулся к отцу. Весь трясясь, он поднес лезвие к самому его лицу:

- Еще р-раз м-мать тронешь — з-а-режу, п-понял? Ночью сонного зарежу!

- Ты чего, Володька, чокнулся? — Глаза у Егора Петровича сделались совсем трезвыми. — Ты чего мелешь, дурья голова? Я ж тебе отец родной... а ты меня зарезать собрался? Во дела-а…

Володька швырнул нож на пол и выбежал из кухни.