У каждого своё детство (сборник)

Теперь же, по-матерински идя навстречу просьбе дочери и зятя, – согласившись переехать к ним, понятно, не на один день, месяц и даже год, она, хотя бы так, меняла в лучшую сторону свое местожительство.

И вот Александр Евгеньевич и Марина Николаевна, по истечении примерно декады – после своего телефонного разговора с Надеждой Ивановной, уже занимались ремонтом квартиры своей общей матери, готовя данную квартиру к сдаче в аренду. Не принимавшая участие в ремонте, Надежда Ивановна тем временем уже жила по новому адресу. Пока шла вся эта первоначальная /в течение примерно декады/ суета сует, Александру Евгеньевичу не раз приходила в голову одна и та же, вполне логичная, по своему характеру утешительная, мысль.

– Марин! – обратился он к жене, желая поделиться этой мыслью /в это время он, стоя на складной стремянке, забеливал побелкой ржавые пятна от протечки на потолке/.

– Что? /Марина Николаевна была занята другим делом: готовила стены к оклейке обоями, срывая руками и соскребая металлическим скребком обои старые со стен/.

– Слышала о так называемых «быках» и «медведях», о спекулянтах биржевых? «Быки» – те повышают курс акций на бирже, «медведи» – понижают.

– Слышала, слышала.

– А помнишь, что говорил в прошлом году Иван, мой двоюродный брат, по поводу цен на земельные участки; если точнее, то в его садоводческом товариществе, где у него дача? – Не дожидаясь ответа, Александр Евгеньевич продолжал: – Он говорил, что в 93-ем, 94-ом году цена любого стандартного, в 6 соток, земельного участка, продающегося у них, была 2000–2200 «дэ». В 2000-ом году цена такого участка упала до 900 этих «дэ». Квартиры же наоборот, это уже я говорю, подорожавшие ныне, были, оказывается, несколько лет подряд, до 2001-го года, дешевыми.

Ну а теперь, вспомни-ка, еще про доллар, как его окрестили, черного вторника, цена на который в одночасье в несколько раз выросла; спустя же несколько дней – упала, возвратилась на свою исходную позицию /дело это было, кажется, в 94-ом году/.

Так вот, к чему это я говорю-то? – он осмотрел свою работу и, оставшись доволен, сошел по ступенькам стремянки на пол; передвинув последнюю на новое место и поднявшись по ней для продолжения такой же работы, он повторил: – К чему это я говорю-то? Может – вопреки здравого смысла – цены на квартиры вернутся когда-нибудь, в ближайшем будущем, на старый уровень, раз такая кругом чехарда-свистопляска-лихорадка идет с ценами, – жонглирование ими? – Он замолчал, сказав все.

– Хорошо было бы. Верится только с трудом, – не сразу ответила Марина Николаевна, почти безостановочно делая свое дело.

«В 1982-ом»

– Как сонно и скучно, – едва внятно, почти про себя, прошептал, ничем внешне не примечательный, 33-х летний, сутулящийся мужчина.

Будучи у себя дома, он, щурясь на солнечный, ослепительно-белоснежный, зимний день, стоял у пространного, современного, с двойными незамерзающими стеклами, утепленного на зиму окна.

Сквозь рисунок, бездыханно замерших, занавесок он видел, как в его обширном, превращенном в большую игровую площадку, дворе, ребята постарше, неуклюже ковыряя лед коньками, настойчиво трудились в огороженном ледовом поле; другие – поменьше – превесело скатывались с сезонно смастеренной, дощатой, покрытой льдом, горки; третьи, еще совсем малыши, со стороны любопытно посматривали на игры более взрослых детей или же деловито копались в снегу детскими, игрушечными лопатками, под бдительным, рачительным присмотром своих бабушек или же мам.

Мужчина смотрел на эту идиллическую, незамысловатую картину детской жизни полуотсутствующим взглядом, совершенно не понимая себя в этот выходной, воскресный, давно уже наступивший, в частности, январский день. С самого утра все его тело оковала какая-то неотвязная усталость. Поначалу он, сразу же после завтрака, заставил себя, ради разминки, ненадолго выйти на свежий, морозный воздух. Прихватив с собой заодно ковер со стены, запыленный еще с прошлого года, он, с нахмуренным видом, почистил, пообмахивал его веником там, на снегу. Не успев нимало продрогнуть, ибо вышел на улицу одетым не налегке, но как следует, соответственно морозной погоде, возвратившись потом со своим, свежестью пахнущим, ковром назад, он с огорчением подумал о исключаемой на сей раз, лыжной воскресной прогулке, потому как даже после этого, вроде бы, бодрящего труда на морозе, он не почувствовал в себе, нужной для нее, для этой лыжной воскресной прогулки, силы и энергии. Преодолевать же себя он не стал, по опыту зная, что абсолютной пользы от этого не будет. И, водрузив вычищенный ковер на присущее для него место и устроившись в положении лежа на диване, он, можно сказать, добрую половину воскресенья провел в полной бездеятельности.

Никто не мог потревожить его хандры: он был один в своей холостяцкой, еще совсем почти новой квартире.

Он дремал и пробуждался, взирая на все обесцвеченным и безучастным ко всему взглядом. Его хандра, его моральная пытка еще только начиналась.