У каждого своё детство (сборник)

В дальнейшем, хорошо уже в этом отношении зная меня, покупая мне на зиму новый свитер – взамен старого, из которого я успевал вырасти, мама всегда первым делом пришивала к нему, свитеру, – на упомянутое место, – как правило, байковую подкладку. Другие же шерстяные вещи, такие, как шерстяные носки и такие же варежки, – я также не мог переносить.

И если от колкости и «кусания» шерстяных носок можно было уберечься довольно просто, – надев их на не шерстяные детские носки или чулки, то от колкости и «кусания» шерстяных варежек полностью уберечься было, ну, никак нельзя. Не спасали даже подкладки, помнится, тоже из байки, которые маме пришлось однажды пришивать и к ним, моим шерстяным варежкам.

Происходило это от того, что маме, скорее всего, не удавалось пришивать эти подкладки по всей полностью изнаночной стороне каждой из варежек. И отсюда, когда не случалось сильного мороза, я обычно отдавал предпочтение матерчатым варежкам на вате, которые у меня в детстве также имелись. Сказать по правде, я и теперь не особый любитель надевать шерстяные вещи на своё голое – частично голое тело; не любитель, чтобы такие вещи непосредственно касались моей кожи. Последняя в этом случае начинает всякий раз поначалу очень неприятно чесаться. Одновременно происходит – тоже поначалу – какой-то неприятный, весьма ощутимый озноб тела. Ну и, чтобы нисколько не испытывать данных неприятных ощущений, я обычно стараюсь поддеть под всякую шерстяную вещь – какую-нибудь не шерстяную. Исключение составляют лишь шерстяные варежки; когда я иногда надеваю их, то просто «терплю». Но вообще надеваю я их достаточно редко, потому что, как все городские мужчины, ношу зимой зимние, утеплённые изнутри, кожаные перчатки; утеплённые, как известно, не шерстью, не шерстяной подкладкой, а, кажется, байкой или же искусственным мехом.

Рассказав об этом своём в детстве абсолютном неприятии шерстяных вещей, если они одевались без поддёвки или подкладки на моё тело, замечу далее, что в ту зиму, о которой я рассказываю, у меня уж никаких проблем с шерстяными вещами в этом плане не было. К свитеру и варежкам были заблаговременно пришиты мамой мягкие, из «не кусающейся» материи, подкладки. Ну а с поддёвками под свитер и шерстяные носки – тут дела вообще никакого не стояло; очень хорошо зная уже, как уберегаться от колкости и «кусания» этих вещей, я самостоятельно, без совета мамы, поддевал под них нужные вещи.

Итак, мы с мамой, сходив в продуктовый магазин (магазины), купили, в частности, мандарины и разнообразные конфеты для нашей ёлки. Ну а потом мы с ней, мамой, часа полтора – два доукрашивали её, ёлку, – в том числе и самодельными, сделанными в этот день из бумаги, ёлочными украшениями: как мы их назвали, «фонариками» да «домиками»; которые, в процессе работы над ними, были мной – для красоты – красочно раскрашены цветными карандашами.

После окончания нашего труда, наша новогодняя ёлка стояла во всей своей естественной и – теперь уже – рукотворной красоте – роскоши, и была готова к встрече Нового года. Наконечник для ёлки – стеклянная красная звезда, надетый, наконечник, ещё так выразиться, на голову нашей красавицы – ёлки, едва ли не касаясь собой высокого потолка, выглядел исключительно великолепно. Чуть-чуть менее великолепно выглядели куклы Деда Мороза и Снегурочки, устойчиво стоявшие на полу под ёлкой. Приманкой, если можно так выразиться, съестной приманкой, являлись для меня мандарины и конфеты, развешанные тут и там на ниточках, на ветвях елки. Конфеты в большинстве своем были дорогостоящие, весьма-весьма редко виденные мной в другие дни года: «Мишка косолапый», «Мишка на Севере», «Белочка», «Красная шапочка», «Кара-кум», «Нука отними».

– Мам, а можно я возьму конфету? – спросил я, любуясь елкой.

– Бери. Только одну, – ответила мама. – А то Дед Мороз и Снегурочка рассердятся на тебя и ничего не подарят тебе в Новом году.

– А что они мне подалят?

– Увидишь, – сказала мама.

– А сколо плидет Новый год? – еще спросил я.

– Завтра, – ответила мама и ушла в кухню, видимо, готовить обед на всю семью.

Я снял с елки, низко висящую дорогостоящую, конфету и, присев на корточки перед куклами Деда Мороза и Снегурочки, стал, растягивая удовольствие, медленно есть. В отношении этих кукол понятие мое было такое: что они есть настоящие Дед Мороз и Снегурочка, и что они просто притворяются куклами, но, когда я буду спать и не буду их видеть, они вдруг оживут – в какой-то сказочный момент Нового года – для того, чтобы сделать мне какой-то подарок. О других детях, у которых, как у меня, стояли сейчас под их елками куклы Деда Мороза и Снегурочки, я, помнится, вообще не думал, – в том плане, что у кого-нибудь из них, этих детей, или же только у меня были, «притворяющиеся» куклами, настоящие Дед Мороз и Снегурочка.