У каждого в шкафу

^{Думаю, ты бы тоже узнал их без труда, несмотря на все эти «цветомаскировки» с волосами и колебания веса, возможно, сезонные.}

^{Много лет я вздрагивал от страха, если среди толпы кто-то из женщин поправлял челку специфичным жестом кисти — вверх и вправо, как Маша.}

^{Много лет я покрывался ледяными мурашками, невольно выхватывая взглядом жадно курящих на бегу женщин, — Юля дымила как паровоз, прикуривая одну сигарету от другой.}

^{Тысячи раз за эти годы я просыпался от сна, застревающего тупой иглой в закрытых веках: ожидаю званых гостей, в отличном настроении распахиваю входную дверь, а там — Маша. Поправляет челку. Надо поговорить, Бобка. Или — Юля. Судорожно затягивается. Боб, можно тебя на минуточку? Et cetera, et cetera[8]… Тысячи раз ты успокаивал меня, бегая на кухню за молоком, поскольку считал, что молоко с медом — лучшее в мире снотворное.}

^{Спасибо тебе.}

^{В нашей компании ведь были и парни, но они не пугают меня совершенно.}

^{Девочки — дело другое.}

^{Не знаю, почему.}

^{Знаю, почему. Потому что они есть — а Тани нет.}

^{Таню я сжег, и мы путешествовали с урной в Питер, везли с собой мою сестру. Урна с пеплом была нестрашная, некрупная, цвета некрепкого кофе, и надо было привыкать, что моя сестра вроде бы там, это было непонятно, я не верил.}

^{Каждый кошмар сбывается когда-нибудь, только не всегда себе в этом отдаешь отчет.}

^{Вот я и вернулся обратно. Это мой ад. Как я мог вообразить, что мне позволительно сгорать там не каждый день?}

^{Любовь моя, какое же чудо — твое присутствие в моей жизни, пусть сейчас только в виде электронного адреса с собачкой посередине и «аськиного» кривоватого цветочка. Пишу тебе, и становится легче, пожалуй, сейчас я смогу сделать себе чаю. Крепкого, с молоком и сахаром, ты его смешно называешь «казахский», пусть казахский.}

^{Иногда они возвращаются, да? Иногда у их дебильных фильмов бывают удачные названия. И еще.}

^{«А я все знаю, всегда знал, — зачем-то соврал я сегодня, — сколько лет, сколько зим…»}