Первичный осмотр камер — показал, что расстрелянные люди пробыли здесь как минимум несколько дней — было обнаружено то, что их кто-то кормил, выводил в туалет, охранял. Это заставляло предположить, что сюда — в самый последний момент перевели часть узников из личной тюрьмы Шахиншаха Эвин в центре Тегерана, так называемой «Старой тюрьмы». И получается — здесь они были все время, пока шла вакханалия… может быть, их перевозили с места на место, но несколько дней они точно были здесь.
Нашли еще кое-что. Записку, исполненную кривыми, очень корявыми буквами на небольшом обрывке бумаги. Там были буквы Uomo D… и все. Уомо — по-итальянски означало «человек», но ничего больше из этой записки понять не удалось…
05 июля 2014 года
Швейцарские Альпы
Кантон Вале, южнее деревни Церматт
Владения барона Карло Полетти
Продолжение
— Любой ценой — значит, любой, которую мы можем заплатить.
— Например, жизнью? — поинтересовался барон — а как насчет жизни твоего ребенка? Жизни многих детей.
— Не время играть в психологические игры, сударь. Не нужно.
— Да я и не пытаюсь — невесело заключил барон — вы так видимо и не поняли ничего. То, что вы продолжаете считать игрой — для меня было жизнью. Жизнью на протяжении двадцати с лишним лет…
Прошлое
Зима 2003 года
Швейцарские Альпы
Кантон Вале, южнее деревни Церматт
Владения барона Карло Полетти
Прошло Рождество. Отгремели салюты, отгорели шутихи, потянулась нескончаемо череда серых и унылых дней. Дней, состоящих из неких обязательных действий, которых от него все ждали, и которые он должен был совершать, чтобы удовлетворить интересы других. Этого было достаточно. О его интересах — никто и никогда не задумывался.
В последнее время — барон все чаще задумывался о самоубийстве. Эта мысль была не истеричной — так дама, брошенная любовником, хватает пузырек со снотворным, и… Не яростно — жестокой — так окруженный со всех сторон отрядом коммандос последний оставшийся в живых боец разведгруппы рвет чеку гранаты. Нет, эта мысль была буднично — страшной, взвешенной и обдуманной. Взять пистолет, приставить его к голове и нажать на спуск. Барон Карло Полетти, гениальный финансист взвешивал эту мысль, как взвешивают рискованную биржевую сделку. Что будет со всеми теми, кто от него зависит. Что будет с теми финансовыми потоками, с направлением движения денег, о которых знал только он. Гениальный финансист, он стоял в центре спрута, созданного двадцатью годами усилий людей, чьи грехи не поддавались описанию. Возможно, кто-то думал, что он — не более чем передаточное звено, наемный работник. Что ж, они ошибались и сильно. Вот только — показать им это можно было только своей смертью…
В этот день, субботний день, ничем не отличающийся от остальных — барон прилетел в свое швейцарское владение на вертолете из Милана — обычный субботний рейс. Погода была прескверной, сильный, порывистый ветер и снежные заряды в горах, один раз они чуть не разбились — но все же остались живы. И сейчас, стоя на стеклянной веранде над обрывом, с бокалом скотча, шотландского виски в руках — барон принял решение, и это решение было полностью противоположным тому, что он принял в пятницу. Он ехал сюда, чтобы покончить с собой — прервать эту страшно затянувшуюся эпопею. Но сейчас — он вдруг увидел волю Божию, увидел ее так ясно, как будто бы сам Господь сказал ему ее. Если бы он сегодня разбился на вертолете — а к тому были все возможности — это была бы воля Божия. Но если он жив — значит, Господь оставил его в живых. Оставил для того, чтобы он сражался. Чтоб наказал всех, кто отравляет жизнь злом. Пусть Джузеппе больше нет в живых — но он то жив. И пока еще способен сражаться…
Да, надо сражаться.
— Экселленц?
Барон повернулся, больше с недоумением, чем с гневом. Он приказывал никогда не беспокоить его, когда он стоит на этой веранде, здесь, над обрывом — ему лучше думалось. Швейцарцы не итальянцы, они выполняют приказы безоговорочно.
— Что произошло? Пожар?
— Никак нет, экселленц. Человек.
— Человек?!
— У поста на въезде. Просит пустить.
— Просит пустить? — с иронией спросил барон — он вероятно, замерз?
— Никак нет, экселленц — у швейцарцев было плохо с юмором — он говорит, что он прибыл с Востока. Издалека…
Вот как…
Барон кивнул.
— Пустите его. И не сводите с него глаз.
— Слушаюсь, экселленц.
Гостем — оказался средних лет человек, чисто выбритый и одетый легче, чем следовало одеваться в Швейцарии зимой. Вещи подобраны неумело и наскоро — длинное пальто, тяжелые ботинки, шляпа…
Барон узнал его — хотя прошло много лет. Девяносто первый год, холмы в окрестностях Рима. Это он — целился в него из автомата, хотя с тех пор он постарел, и приобрел ту неуловимую властность, какая отличает долго служивших офицеров и владельцев фирм. Осколок потерпевшего крушение корабля, несомый бурными водами…
— Чем обязан? — с иронией в голосе осведомился барон