У кого что болит

– Да. Кто это?

– Доктор Скотт, вы должны немедленно приехать – быстрее, прошу вас.

– Кто это говорит?

– Это Клоснер. Помните, я вчера вечером рассказывал вам о своих экспериментах со звуком и о том, что смогу…

– Да-да, конечно, но что случилось? Вы не больны?

– Нет, я не болен, но…

– Сейчас половина седьмого, – сказал доктор, – а вы мне звоните и утверждаете, что не больны.

– Приезжайте, прошу вас. Приезжайте скорее. Я хочу, чтобы кто-нибудь это услышал. Меня это сводит с ума! Не могу в это поверить…

В голосе Клоснера доктор уловил безумные, почти истерические нотки, те же нотки, что он всегда слышал в голосах людей, которые звонили и говорили: «Произошел несчастный случай. Немедленно приезжайте».

Он спросил, растягивая слова:

– Вы хотите, чтобы я поднялся с постели и приехал сейчас же?

– Да, сейчас же. Прошу вас, быстрее.

– Что ж, хорошо, еду.

Клоснер сел возле телефона и принялся ждать. Он попытался вспомнить, на что был похож крик дерева, но не смог. Только и помнил, что крик был кошмарный, испуганный и что ему стало дурно от ужаса. Он попытался представить себе, какие звуки произвел бы человек, если бы кто-то намеренно ударил его по ногам острым предметом, да так, что лезвие глубоко вошло бы в тело и застряло в нем. Наверное, это был бы такой же крик. Впрочем, нет. Совсем другой. Крик дерева страшнее человеческого крика, потому что звучит испуганно, монотонно, безголосо. Он подумал о других живых существах, а потом – о поле зрелой пшеницы, которая тянется вверх и кажется живой, а по нему идет косилка и срезает колосья, пятьсот колосьев в секунду, каждую секунду. О боже, как же они должны кричать! Пятьсот колосьев пшеницы кричат одновременно, и каждую секунду срезается пятьсот штук, и все они кричат и… «Ну уж нет, – подумал он, – в пшеничное поле я со своим прибором не пойду. Я потом никогда не буду есть хлеб. А что же картошка, капуста, морковка, лук? А яблоки? Э, нет. С яблоками все в порядке. Они падают сами по себе, когда созревают. С яблоками все в порядке, если дать им падать, а не срывать с веток. Не то с овощами. Картошка, например. Картофелина обязательно издаст крик; закричит и морковка, и лук, и капуста…»

Щелкнула задвижка на воротах; он вскочил, вышел из дома и увидел высокого доктора, идущего по дорожке с черным чемоданчиком в руке.

– Ну, – сказал доктор. – Что тут стряслось?

– Идемте со мной, доктор. Я хочу, чтобы вы это услышали. Я позвонил вам, потому что вы единственный человек, кому я об этом рассказывал. Это через дорогу, в парке. Так вы идете?

Доктор взглянул на него. Теперь Клоснер, кажется, успокоился. Не видно было признаков безумия или истерии; просто он был чересчур возбужден.

Они перешли через дорогу и оказались в парке. Клоснер подвел доктора к огромному буковому дереву, у подножия которого стоял длинный, похожий на гробик ящик, а рядом лежал топор.

– Зачем вы его сюда принесли? – спросил доктор.

– Мне нужно было дерево. В саду нет больших деревьев.

– А топор зачем?

– Сейчас узнаете. А теперь наденьте, пожалуйста, наушники и слушайте. Слушайте внимательно, а потом подробно расскажете мне все, что услышали. Я бы хотел окончательно убедиться…

Доктор улыбнулся и надел наушники.

Клоснер наклонился и щелкнул выключателем на панели прибора, затем поднял топор, расставил ноги и изготовился нанести удар. С минуту он выжидал.

– Вы слышите что-нибудь? – спросил он у доктора.

– Что, например?

– Хотя бы что-то?

– Только гул какой-то.

Клоснер стоял с топором в руках, силясь заставить себя ударить, но при одной мысли о том, какой крик издаст дерево, он медлил.

– Чего же вы ждете? – спросил доктор.

– Ничего, – ответил Клоснер и, подняв топор, ударил по дереву, и в то мгновение, когда он ударил, ему показалось, что он почувствовал (он готов был поклясться, что почувствовал), как почва всколыхнулась; ему показалось, будто земля качнулась у него под ногами, будто корни дерева дернулись в почве, но было уже слишком поздно, и топор ударил по дереву, и лезвие глубоко вошло в древесину.

В эту минуту высоко над головой раздался древесный треск и громко зашуршала листва; они оба вскинули головы, и доктор крикнул:

– Берегитесь! В сторону! Бегите быстрее!

Доктор сорвал наушники и метнулся прочь, однако Клоснер стоял точно зачарованный, глядя на огромную ветку, длиной по меньшей мере футов шестьдесят, которая медленно клонилась вниз, с треском разламываясь в самом толстом месте, где она соединялась со стволом. Ветка с треском упала на прибор и разбила его вдребезги, Клоснер едва успел отскочить в сторону.

– Боже мой! – воскликнул доктор, бегом возвратившись назад. – Еще немного – и вас бы придавило.

Клоснер глядел на дерево, и на его побледневшем лице застыл ужас. Он медленно подошел к дереву и осторожно вытащил топор.

– Вы слышали? – тихо спросил он, повернувшись к доктору.

Доктор еще не успел отдышаться и прийти в себя от испуга.

– Что слышал?

– В наушниках. Вы что-нибудь слышали, когда я ударил топором?

Доктор принялся потирать затылок.