У кошечек нежная шкурка

Ну а что, я ведь всего-навсего мужик и, что самое печальное, мужик, временно никем не занятый. Я поддаюсь на ее соблазнительные уловки, и, хотя до сих пор мне не приходилось проделывать подобные штуки в присутствии аудитории, малышка так орудует пальчиками, язычком и всем остальным, что заставляет забыть о соседстве третьего — по всем правилам лишнего.

Просто черт знает что только можно выдумать! Праздничный салют, даже ясным днем, не так впечатлил бы, как наш номер «бери-меня-всю». Готов спорить, Лаура нарочно так стонала и издавала звериные вопли…

Когда мы наконец отрываемся друг от друга, бросаю взгляд на Терезу. Да-а-а… По бледности она не уступает кабачку, на висках — пот, а глаза горят, как раскаленные уголья.

— Он просто великолепен! — говорит ей Лаура, показывая на меня.

Та ничего не отвечает и отворачивается. В общем-то лучшей пытки для нее и придумать нельзя…

Внезапно дверь распахивается, и на пороге предстает мамаша Брукер с доброй сотней своих килограммов.

— Объявлено осадное положение, — выпаливает она, — город прочесывается снизу доверху, каждый дом перерывают до нитки… Ах, ребятки, я так боюсь!

— Что ж, пора поднимать якорь.

— Но это невозможно!

— Не говорите глупостей. Я не собираюсь навечно похоронить себя в вашей клетушке, меня по ту сторону Ла-Манша ждет работа… После гибели Буржуа все контакты с Лондоном оборваны. С моим шефом, майором Паркингсом, было уговорено, что неделю спустя после моего прибытия, в полночь, на поле возле Веурна меня будет ждать самолет. Это мой последний шанс попасть в Лондон; надо ехать сегодня же.

— Но все дороги патрулируются, вас арестуют! Почесав за ухом, спрашиваю:

— Скажите, мадам Брукер, отсюда, с чердака, виден домик вашего соседа. Чем он занимается, этот парень?

— У него отделение похоронного бюро.

— Я так и думал… Он может быть нам полезен. Та всплескивает руками:

— Да вы что, и думать даже забудьте! Он отъявленный коллаборационист! Он ни за что не согласится вам помочь и, что еще хуже, сразу же выдаст.

— Тем лучше.

— Что значит — тем лучше?

— Тем лучше, что он против нашего дела. Это позволяет нам расценивать его как врага, а следовательно — не церемониться… Он живет один?

— Да, он холостяк.

— Сейчас этот холостяк у себя?

Она выглядывает в слуховое окно, выходящее на задний двор:

— Да, в кабинете горит свет…

— Э-гей, мои крошки, ждите меня здесь!

Открываю оконце и аккуратно ступаю на черепицу. Спрыгнув на крышу сарайчика, проникнуть во двор — дело простой ловкости. Приземлившись на освещенное пространство, быстро вскакиваю на ноги и прилипаю к стене, совсем рядом с застекленной дверью кабинета, где и сидит старичок. Это здоровый, хотя уже и седеющий тип лет пятидесяти, эдакий полнокровный крепыш — он должен неплохо махать граблями.

Вытащив пушку, тихонько открываю дверь. Он оборачивается, недовольный тем, что его потревожили, и недоуменно смотрит на меня, потом переводит взгляд на револьвер, потом опять на меня. Выражение его лица меняется, как горный пейзаж, когда набегают грозовые тучи; глаза вылезают из орбит, а гриборезка широко распахивается.

— Клешни вверх!

— Что вам угодно? — квохчет он, быстро исполнив приказ.

— Сейчас узнаешь. Давай-ка в глубь комнаты, вот в этот угол, так… Встань коленями на стул… Руки на стену!

Он послушен, как молодой барашек. Удовлетворенно осматриваю его сзади: в таком положении сюрпризов от дедули ждать не приходится. Я засовываю пистолет в карман.

— У тебя есть автомобиль-катафалк?

Тот удивлен столь нелепым вопросом, но, тем не менее, утвердительно кивает. Бросив взгляд на разбросанные по столу бумаги, вижу, что они касаются перевозки трупа: тип, двинувший коньки в Брюсселе, назавтра должен быть похоронен в Генте. Это надо обмозговать!

— Подвал в доме есть?

— Э-э…

— Да или нет?

— Да.

— Пошли.

Вот тут он сдрейфил основательно, и коленки его принялись стучать не хуже кастаньет.

— Вы ведь не…

— Давай спускайся!

Ну, он и спускается. Миновав прямую и отвесную, как стремянка, лестницу, оказываемся в таком сыром погребке, что я не могу унять дрожь; около стены один на другой поставлены пара десятков гробов.

Говорю почтенному факельщику:

— Вот туда-то ты сейчас и отправишься, козел! — И делаю вид, что ищу револьвер.

Тот, не теряя времени, бросается на меня, и, придись его удар по назначению, подавиться бы мне тогда моими зубами. Но ведь все это была показуха, вы же поняли? Отступив чуток назад, остужаю его пыл прямым коротким справа — старик ссыпается на пол, как карточный домик. Дабы слегка утихомирить клиента, вмачиваю башмаком в подбородок — и можно спокойно связывать его валяющимися рядом веревками и с комфортом укладывать на угольную кучу.

Поднявшись в дом, основательно обыскиваю комнаты и нахожу все, что доктор прописал: траурные покрывала, драпировку с кистями… Все в порядке, и, придвинув к крышке раздвижную лесенку, влезаю к себе на чердак.

— Замечательно, — говорю я дамам, — можно ехать.

— Как это, интересно?

— В катафалке.

— В ката…