У края бездны

–Начерно? Мужик больной, страдал манией преследования, разбил стекло, выпилил решётку и сиганул на твёрдую землю с пятого этажа. Только вот пилку оперативники никак не найдут.

–А, хрен с ней. Всё просто. Сегодня же составь отчёт по делу и закроем его, как самоубийство, – решил Аксюшкин. – Я его включу в перечень раскрытых происшествий по горячим следам.

Они спустились по лестнице в вестибюль первого этажа, неторопливо вышли на улицу.

–Сколько у тебя до плана? – спросил его Павел.

–Три бытовухи желательны. До вечера далеко, что-нибудь случится – раскроем. Меня уже достали эти рейды.

Миша Соболев оглянулся на старинное пятиэтажное здание из красного глиняного кирпича, вслух прочитал вывеску: «Центр Психического здоровья».

–Как заковыристо теперь психушки называют!

«»»»»»

Из психбольницы Павел поехал в управление писать отчёт об успешном расследовании самоубийства. Соболев с оперативниками, под руководством Аксюшкина, помчались на новое дело – в одном из домов частного сектора в пьяной драке жена ударила ножом любимого супруга, слава богу, что не насмерть!

В родном кабинете за столом восседал напарник Килькин и внимательно слушал песню на французском языке, изливавшуюся из динамиков радиоприёмника, при этом делал какие-то пометки себе в тетрадку.

–Что? – удивился Павел.

–Вот это женщина! Ты представляешь, её, видимо, поймали бродяги-дезертиры из разбитой армии Наполеона, и давай «пороть». Пороли– пороли…

–Это я слышу, – посмеялся Павел. – Не глухой. Радио работает.

–А ты послушай. Пороли– пороли– пороли, пороли– пороли– пороли, пороли– пороли– пороли, пороли– пороли– пороли, пороли– пороли, но «пропороть» не смогли. Четырнадцать раз её «пороли», и не смогли…

–Ты это из песни узнал, про наполеоновских дезертиров? – хмыкнул Павел.

–Это я так представил. Затащили в походную палатку, и давай «пороть». И не смогли «пропороть». Куда уж им войну выиграть с нами, если женщину как следует «пропороть» не смогли!

В кабинет заглянула Антонова – дознаватель.

–Кого это вы пороть собрались? Что ещё за планирование экзекуций?

–Никого мы не собрались, – отозвался со вздохом Килькин, закрывая свою тетрадку, и пряча её в ящик своего письменного стола. Песня уже кончилась. – Мы просто работаем, Ася Николаевна. Занимаемся обычной повседневной бюрократической рутиной.

Павел поборол в себе желание громко расхохотаться, отвернулся, шмыгая носом.

Начальница, не собираясь зайти, с порога строго отчитала Килькина:

–Ты активней ей занимайся, Петя, этой бюрократической работой, тебе за это деньги платят – заработную плату…

–Да, да… Любимая начальница, я покорный раб!

–Ты обалдуй! Как ты прошёл переаттестацию, до сих пор удивляюсь!

–Я применил коррупционные схемы, все поняли, что я «свой человек», и меня оставили, а всех бескорыстных выгнали поганой метлой, чтобы не мешали работать полицейской машине!

Антонова усмехнулась, посмотрела на Павла, сказала ему, имея ввиду Килькина:

–Он конченный обалдуй! Да, Паша?

Павел, улыбаясь, пожал плечами – с начальством лучше не спорить.

Антонова ушла…

Через минуту исчез из кабинета и Килькин, ничего не сказав Павлу. Любовнички! Их глупые попытки скрыть свои тайные отношения смешили всё управление!

Павел засел за отчёт. Написание шло туго, но успеть было необходимо по двум причинам – Аксюшкину требовалось докладывать о рейде перед начальником областного УВД и губернатором, а Павел с завтрашнего дня отправлялся в законный, так давно ожидаемый, тридцатидневный отпуск, и не мог оставлять бардака в своих делах. Он любил во всём порядок. А порядок на работе – первое дело!

Он просмотрел исписанные листы, подшил в картонную обложку. Вспомнил выражение: «Шить дело белыми нитками», усмехнулся. В царской России реально шили дела, используя белые натуральные нитки, тогда скоросшивателей не было!

Осмотрел свой стол, такой родной и любимый. Он его не увидит месяц. Огромный срок! Павел знал, что затоскует уже через неделю без любимой работы. Вот тебе и отдых! Первые дни отсыпные, а что потом – бездельная маета?!

Чувство неудовлетворения, возникшее в палате погибшего Алешковского, не только не ушло, но напротив, стало тискать душу непонятным томлением. Было в этом деле много белых пятен: пилку, которой проделана дыра в решётке, так и не нашли, непонятная «разумность» написанного в тетради…

Павел снова перелистал растрёпанную тетрадку. Почерк забористый, быстрый. Мысли в голове этого малого текли чётким выверенным текстом. А главврач смотрел на такие нюансы «болезни» абсолютно спокойно. Насколько Павел знал, сумасшедшие не отличаются умением сосредотачиваться. Хотя им, психиатрам, виднее, конечно.

В коридоре послышались голоса. Распахнулась дверь, в кабинет вошли Соболев и улыбающийся Аксюшкин.

–Павел, отчёт готов?

–Забирай. Выполнил план?

Аксюшкин молча забрал скоросшиватель и ушёл.

–Что он такой неразговорчивый? – удивился Павел.

–Готовится к головомойке. Ты же знаешь нашего губернатора – будет кривить губы на областного, а шеф потом Аксюшкину по ушам проедется – мало не покажется.

–За что, если план сделали?