У края темных вод

Мы отвязали плот, столкнули его обратно в реку и продолжили путь. Течение весело несло нас, река не петляла, мы без забот неслись себе вперед, даже делать ничего не приходилось, покуда плот не прибивался к левому или правому берегу, а тогда мы с силой отталкивались на стремнину, где течение вновь подхватывало нас и быстро несло вперед. Но благо течение было сильное, а плот крепкий, накренялся или цеплялся за берег он редко, а так мы все больше держались середины и чувствовали себя преотлично. Движение почти и не чувствовалось, я могла бы и забыть о том, что я на плоту, если б не видела, как мимо нас мелькают деревья, меняется ландшафт берега.

Примерно в тот час, когда брюхо начало забывать про кукурузный хлеб, а солнце поднялось над головой и стало основательно припекать, мы услышали пение. Голоса были громкие и красивые и звучали слаженно, в унисон.

— Словно ангелы спустились с небес, — восхитился Терри.

— Или мужчины поют, — скептически заметила Джинкс.

Ангелы или мужчины, пели они здорово, песня так и танцевала над водой. Чем ближе мы подплывали, тем внятнее становилась мелодия, и наконец мы подобрались так близко, что увидели, откуда доносится пение: группа белых собралась на берегу, одни у самой воды, другие повыше, на травянистом холме, верхушка которого золотилась под лучами солнца. Большинство собравшихся оделось по-парадному — во всяком случае, так, как это понимают в Восточном Техасе, — а у воды стоял босоногий мужчина в черных штанах и белой рубашке с закатанными рукавами. Он размахивал большой книгой в черном переплете. Другой, одетый примерно так же, стоял рядом с ним, повесив голову, как нашкодивший пес.

Только на самом деле этот второй ни в чем не провинился и его не ругали. Я сообразила, что к чему, когда вспомнила, что нынче воскресенье. Я малость сбилась со счета дней и дат, но как раз это зрелище у нас перед глазами мне и напомнило. Это были баптисты-перекрещенцы, и занимались они обычным своим делом — крестились. Я поняла, потому что мне уже доводилось видеть такое. Меня в свое время тоже окунули, только я была маленькая и почти все забыла.

Сейчас тут кого-то окунут с головой в воду. Баптисты — они ведь считают, что стоит обмакнуть человека в воду, и он непременно попадет в рай, даже если перед тем или после он познает корову в самом что ни на есть библейском смысле или разведет костер под люлькой с младенцем. Ежели тебя окунули и пробормотали над тобой какие положено слова, небеса гарантированы, святой Петр уже протирает чистой тряпочкой твое сиденье и арфу лично для тебя настраивает. В наших краях почти все баптисты, что в полях, что в тюрьмах, — похоже, народу такая религия по душе.

Мы подплыли ближе, и певцы задрали головы, рассматривая нас. Дети замахали руками, но кое-кому за это перепал родительский подзатыльник. Светловолосый проповедник — волосы его отливали на солнце золотом — потащил своего подопечного в воду. Полы их рубашек всплыли и заколыхались на воде.

Мы проплыли мимо, оглянулись и увидели, как крещеный, зажимая нос, валится на руки проповеднику, а тот окунает его снова и снова.

Мама обернулась, следя глазами за этой сценой, и вздохнула:

— Принял крещение.

— Может теперь делать что хочет, хоть воровать, как мы, — заметила я, — все равно он спасен.

— Ш-ш, — шикнула она на меня. — Не так все просто.

Мы проплыли мимо баптистов.

Вода тут была взбаламучена, видимо, накануне прошел сильный дождь. К тому же река принялась петлять, и в тех местах, где она поворачивала и сужалась, плот заносило задним концом вперед, и шесты ничем не помогали — слишком было глубоко, не дотянуться до дна. Мы взялись за весла, но с тем же успехом могли бы тыкать в воду палочками от мороженого.

Так мы добрались до очередного поворота, и тут плот принялся кружиться, кружиться, кружиться, и его понесло куда-то вбок, а нам оставалось только цепляться за доски палубы и молиться, чтобы плот не опрокинулся, — к счастью, его снесло на мелкое место, и мы снова смогли пустить в ход шесты и с трудом, но подогнали плот к берегу. Я соскочила на землю и привязала плот к дубу.

Привязала, и сама хлопнулась наземь. Побудешь так долго на реке — и на земле уже ощущаешь себя как-то странно. Я словно слезла с карусели, которая крутилась слишком быстро и чуть было не сбросила меня.

Остальные тоже вылезли и плюхнулись рядом со мной. Мама порылась в мешке и предложила нам еще пышек и воды. Кукурузный хлеб все еще казался вкусным, а вода — сладкой. На этой раз и мама поела.

Ни у кого не было охоты после перекуса сразу же возвращаться на плот, хотя вслух мы об этом не говорили. Просто сидели, думая каждый свои мысли про себя и ничего не говоря. Терри вынул из своего мешка чистую белую скатерть, открыл коробку с прахом Мэй Линн, пересыпал прах и туго завязал.

Мама спросила:

— Это… она?

— Ага, — откликнулась я.

Терри убрал мешок, и мы продолжали сидеть, ничего не говоря. Так мы и сидели, пока нас не спугнул вопрос:

— Что это вы тут делаете?

Я так и взметнулась, и ребята тоже, а мама нет — если уж она садилась, встать ей было трудно.