У края темных вод

Я поднялась и на цыпочках, чтобы не разбудить Терри, который спал в глубине комнаты, или Джинкс, которая спала у парадного входа, подошла к двери и заглянула в спальню. Кровать была пуста. Я вернулась в большую комнату, подошла к окну возле парадной двери. Помедлила, прислушиваясь к храпу Джинкс — захлебывалась она во сне так, словно ей в ноздри носки запихали. Отодвинув занавеску, я выглянула и ничего не увидела, кроме зарниц, полыхавших над деревьями, и нескольких светлячков, которые метались взад и вперед, словно бились о невидимую стену.

Я вернулась к своему одеялу, надела ботинки, тихонько вышла на крыльцо и закрыла за собой дверь. Постояла на крыльце, пытаясь решить, доводить ли мне дело до конца, стоит ли проверять свои подозрения. В конце концов я решила: хоть тресни, а выяснить все надо.

Я пробралась к машине преподобного и заглянула вовнутрь. Одеяла он расстелил на переднем сиденье, но самого его там не было, и мамы тоже, что отчасти меня утешило, но лишь отчасти, не слишком сильно, потому что я так и не поняла, куда же они оба запропастились. Сама не знаю, с какой стати меня это так интересовало, но успокоиться я не могла. Не хотелось мне даже думать о том, что мама проводит время с преподобным — в таком смысле. Конечно, ее право урвать хоть крошечку счастья, но, наверное, я напридумывала себе про то, как она встретится с моим настоящим отцом Брайаном, и у них все начнется заново, и у меня будет настоящая семья, так что эта затея с преподобным меня не радовала.

Лучше бы не выяснять, чем они там заняты, подумала я и пошла обратно к дому, но тут я услышала голоса. Голоса доносились из-за дома, так что я стала осторожно пробираться в ту сторону вдоль стены. Лишь дойдя до угла, я сообразила, что разговаривают не прямо тут, за домом, а гораздо дальше, но голоса доносились отчетливо, потому что склон холма был вогнутый, как большое ухо. Слов я с такого расстояния не разбирала, но голоса мамы и преподобного Джоя ни с чем перепутать не могла.

Я стала красться вниз, осторожно, как вор, который зажал под мышкой младенца, прошла через маленькую рощицу до того места, где склон сперва слегка приподнимается, а потом снова идет вниз. Оттуда можно было подслушивать в свое удовольствие.

Я уселась на краю в том месте, где холм снова шел вниз, потому что оттуда я могла не только слышать, но и видеть, что происходит. Видела я только силуэты, но и силуэты, и голоса различала без труда. Мама и преподобный устроились у воды, на плоту, и вели разговор. Я, конечно, паршивка, но удержаться и не подслушать их беседу оказалось выше моих сил.

Поначалу они беседовали просто так, ни о чем, из этого я почти ничего не запомнила. Говорил по большей части преподобный, о том о сем, но от его интонаций меня мурашки продирали: словно у него в голове бегает какой-то дикий зверек, так мне чудилось, и он пытается поскорее поймать его и выпустить на волю, да так, чтобы зверек его не покусал.

— Не уверен, было ли у меня вообще призвание, — так он говорил.

— Бог призвал вас, — отвечала мама.

— Так я думал. Именно так я и думал. Но теперь я уже не так уверен. Уж не выдумал ли я свое призвание?

— Вы ведь знаете, почему прихожане перестали заглядывать в церковь, — сказала мама.

— Да, знаю.

— Ия это знаю. Но мы не уехали, мы не облегчили вам жизнь, мы остались. Мы во всем виноваты. Как только мы уедем, у вас все наладится.

— Все нормально.

— Нет, — возразила мама. — Не нормально. Завтра мы погрузим вещи на плот и двинемся дальше вниз по реке.

— Слишком поздно, Хелен, — сказал он. — Что сделано, то сделано.

— Надеюсь, еще не поздно.

Рука преподобного время от времени взмывала вверх, а затем раздавался легкий плеск. Я сообразила, что он по дороге с холма набрал голышей и теперь бросает их в воду. Полетел с чмоканьем последний камушек, и все стихло. Эти двое сидели молча и глядели на темные воды.

— Вы мне так и не сказали, зачем вы снарядились в путь по реке, — напомнил он.

Мама долго молчала, обдумывая ответ.

— Я сбежала от мужа, а ребята хотят попасть в Голливуд.

— В Калифорнию?

— Да, — кивнула мама и пустилась рассказывать ему всю чертову историю, спасибо, умолчала хотя бы о деньгах и о том, что мы прихватили с собой Мэй Линн. Почему она не рассказала заодно и это, я не знала, но была рада и этому. Все остальное она разболтала, даже про Брайана, и как она забеременела от него, и как у нас с Доном не сложились отношения и он бил и ее, и меня. Про Джина она тоже кое-что нехорошее поведала. Меня здорово удивило, что она призналась про беременность и про то, как с горя вышла замуж за Дона. Мне она только к шестнадцати годам рассказала, а тут, пожалуйста, обрушила это все на человека, с которым и знакома-то без году неделю.

Она выложила ему все и подытожила:

— Теперь вы знаете, что я за женщина.

— Прежде чем терзаться по этому поводу, выслушайте и мою исповедь, — сказал преподобный. — Я — убийца.

От неожиданности я поднялась с места, но тут же плюхнулась обратно.

— Не может быть! — чуть не вскрикнула мама.