У кромки моря узкий лепесток

Наконец город остался позади, и Ибарра вывез женщин на открытое пространство. Здесь с толпой, двигавшейся из Барселоны, смешивались крестьяне, покинувшие свои деревни. Одни вели за собой скот, другие везли тачки, доверху нагруженные пожитками. Кто был посильнее и посмелее, на ходу цеплялись за машины, деньги в такой ситуации не помогали. Мулы и лошади сгибались под тяжестью поклажи, а некоторые из них и вовсе падали, перегораживая дорогу; мужчины держали животных за сбрую и изо всех сил пытались стащить их вперед на обочину, а женщины помогали им, толкая несчастную скотину сзади. По дороге люди были вынуждены отказываться из-за усталости от части своих вещей, начиная с посуды и заканчивая мебелью, оставлять на обочине мертвых, проходить мимо упавших раненых, никто даже не пытался помочь им. Способность к состраданию исчезла, каждый из беженцев думал только о себе и своих близких. Самолеты из Легиона Кондор то и дело пролетали над толпой и сеяли смерть, оставляя за собой потоки крови, смешанные с грязью и льдом. Под обстрелами и бомбежкой погибло множество детей. Только самые предусмотрительные взяли с собой провизию на пару дней вперед, остальные мучились от голода, если только кто-нибудь из крестьян не соглашался обменять продукты на вещи. Айтор проклинал себя за то, что решил не брать с собой кур.

Сотни тысяч охваченных ужасом беженцев шли во Францию, где их ждали страх и ненависть. Никто не сочувствовал этим иностранцам; для французов они были красными. Эти отвратительные существа, грязные беглецы, дезертиры, преступники, как их называли в печати, непременно принесут с собой эпидемии, будут грабить, насиловать и разжигать коммунистическую революцию. На протяжении трех последних лет во Франции появлялись испанцы, бежавшие от войны, которых принимали довольно холодно, но они растворялись на просторах страны и среди местного населения были почти невидимы. Однако с разгромом республиканцев стало ясно, что поток беженцев увеличится; власти не знали, насколько именно, предполагая максимум на десять-пятнадцать тысяч, и даже эта цифра вызывала тревогу у французов правого толка. Тогда еще и представить себе не могли, что за несколько дней на границе скопится полмиллиона испанцев, нищих, растерянных, охваченных ужасом. Первой реакцией обычных французских граждан было желание закрыть границы, власти же склонялись к тому, чтобы вплотную заняться этой проблемой.

Ночь наступила рано. Дождь шел недолго, но успел намочить одежду и превратить землю в грязное месиво. Температура опустилась на несколько градусов ниже нуля, а порывы ветра, словно удары кинжала, пронзали до костей. Путникам пришлось остановиться, дальше двигаться в темноте было невозможно. Кто-то садился на землю, кто-то на корточки, натянув на голову мокрую одежду, матери прижимали к себе детей, мужчины обнимали женщин и детей, пытаясь защитить от непогоды, старики молились. Айтор Ибарра кое-как втиснул обеих женщин в коляску и велел им ждать его, потом вынул из замка зажигания ключ, чтобы мотоцикл не угнали, и зашагал в сторону от дороги в поисках укромного места, где бы облегчиться; он уже несколько месяцев страдал диареей, как почти все, кто был на фронте. Фонарь баска осветил неподвижно лежавшую в каменистой расщелине самку мула. Она была еще жива: по всей видимости, животное сломало ногу, а может, ослица упала от усталости и теперь не могла подняться в ожидании смерти. Айтор достал пистолет и пустил пулю ей в голову. Близкий звук выстрела, непохожий на вражескую картечь, обратил на себя внимание нескольких любопытных. Айтор привык исполнять, но не отдавать приказы, однако в тот момент в нем проснулись командирские качества, он велел мужчинам разделать тушу, а женщинам зажарить мясо на маленьких кострах, чтобы по возможности не выдать врагу место их ночлега. Идея получила широкое распространение, и вскоре одиночные выстрелы слышались то тут, то там. Айтор принес Карме и Росер по паре кусков жесткого мяса и по кружке подогретой на костре воды.

— Представляете себе, вот незадача, нигде нет кофе, — сказал он, плеснув коньяку женщинам в чашки.

Часть мяса Айтор отложил на завтра, рассчитывая, что на таком холоде оно не успеет испортиться, и к мясу добавил полбуханки хлеба, который выменял на очки одного сбитого итальянского летчика. Вполне вероятно, что эти очки раз двадцать переходили из рук в руки, пока не попали к нему, и продолжат свой путь по белу свету и дальше, пока где-нибудь не разобьются.

Карме отказалась от мяса, сказав, что поломает себе зубы, пока жует эту подметку, и отдала свой кусок Росер. Потом она стала обдумывать, как бы ей ускользнуть от своих спутников и навсегда исчезнуть под покровом ночи. Из-за холода она чувствовала себя все хуже, ей было трудно дышать, каждый вдох вызывал кашель, в груди у нее болело, она задыхалась.

— Вот бы у меня случилась пневмония, тогда бы все разом и кончилось, — прошептала она.

— Не говорите так, сеньора Карме, подумайте о ваших сыновьях, — ответила Росер, услышав эти слова.