— Правительства меняются, а поэты остаются, дон Пабло. Вы вернетесь со славой и всенародным признанием. Запомните мои слова, — сказал Виктор, обнимая его.
Неруда покинул Буэнос-Айрес по паспорту на имя Мигеля Анхеля Астуриаса, известного писателя из Гватемалы, с которым у него имелось некоторое внешнее сходство, — у обоих был «крупный нос, мясистое лицо и плотное телосложение». В Париже Неруду, как родного брата, принял Пабло Пикассо, а на прошедшем здесь же в апреле 1949 года Всемирном конгрессе сторонников мира его чествовали как истинного виновника торжества. В те же дни чилийское правительство объявило в печати, что присутствовавший на Конгрессе человек — самозванец, двойник Пабло Неруды, а настоящий Неруда находится в Чили, и полиции якобы известно, где именно.
В тот день, когда Марселю Далмау Бригера исполнилось десять лет, пришло письмо от бабушки Карме, которая объехала полмира, прежде чем нашла место, предназначенное ей судьбой. Родители рассказывали мальчику о ней, но он никогда не видел фотографий Карме, и рассказы о мифической семье Далмау, некогда проживавшей в Испании, были так далеки от окружающей действительности, что он воспринимал их так же, как невероятные истории из книг в жанре фантастики и хоррора, которые он собирал. Именно в этом возрасте он отказался говорить на каталонском, сделав исключение только для старика Джорди Молине в таверне «Виннипег». С остальными он говорил по-испански, подчеркивая чилийский акцент и порой употребляя непечатные словечки, за которые ему случалось получать от матери звонкие оплеухи, но, кроме этой особенности, во всем остальном Марсель был идеальным ребенком: сам делал уроки, сам ездил на городском транспорте, следил за своей одеждой и частенько за своим питанием и даже сам договаривался о визите к дантисту и в парикмахерскую. Он был словно взрослый человек в коротких штанишках.
Однажды, вернувшись из колледжа, он вынул содержимое почтового ящика, взял свой еженедельный журнал о пришельцах и природных чудесах, а остальную корреспонденцию положил на столик в прихожей. Марсель привык к тому, что в доме в это время пусто. Так как у обоих родителей расписание было непредсказуемое, они давали сыну ключ от входной двери с пяти лет, а на трамвае и автобусе он научился ездить один с шести лет. Он был высокий и худой, с тонкими чертами лица, черными глазами, глядевшими на мир с удивлением, и жесткими волосами, которые стягивал резинкой. Прической он походил на исполнителя мелодий танго, в остальном же, подражая Виктору Далмау, был сдержан и говорил короткими фразами, избегая подробностей. Он знал, что Виктор не его отец, а его дядя, но эти сведения значили для него так же мало, как и легенда о бабушке, которая слезла с мотоцикла среди ночи и затерялась в толпе отчаявшихся людей. Первой в тот день домой пришла Росер, с тортом в руках по случаю дня рождения сына, а немного погодя, после тридцатичасового дежурства в больнице, появился Виктор, не забыв принести подарок, о котором Марсель мечтал с трех лет.
— Это настоящий микроскоп, поэтому он такой большой, он будет служить тебе, пока не женишься, — пошутил Виктор, обнимая мальчика. Он чаще выражал свою любовь, чем мать, и был куда более мягким по характеру. Мать невозможно было на что-то уговорить, зато Марсель знал не меньше десятка приемов, чтобы добиться от Виктора того, что ему нужно.
После ужина и торта мальчик принес в кухню почту.
— Ты только посмотри! Это же от Фелипе дель Солара! Я его несколько месяцев не видел, — сказал Виктор, взглянув на адрес отправителя.
Он держал в руках большой конверт со штемпелем адвокатской конторы дель Солар. В нем лежал конверт поменьше и записка с предложением вместе пообедать как-нибудь на днях и с объяснением, почему письмо шло так долго: его послали на старый адрес Фелипе, но оно вернулось на почту, так и не попав к нему в руки, ведь теперь у него квартира неподалеку от Гольф-клуба. Через минуту крик Виктора заставил вздрогнуть жену и сына, они никогда не слышали, чтобы он повышал голос.
— Это о маме! Она жива! Жива! — повторял он, и голос у него срывался.