У крутого обрыва

Прокуратура РСФСР провела тщательную проверку на месте, а затем обсудила очерк на заседании коллегии. Виновные в нарушении законности работники органов внутренних дел и прокуратуры понесли строгие наказания. Ничем не оправданный либеральный приговор в отношении Гущина, Еремеева и Баранова по протесту заместителя прокурора РСФСР был отменен Верховным судом республики.

Новое следствие вскрыло целый ряд их преступных действий, остававшихся раньше в тени. Оказалось, что сумма ущерба, причиненного «банщиками» государству, намного превышала ту, которую я привел в своем очерке. Преступники осуждены на длительные сроки лишения свободы. Наказаны и виновники пожара, так «удачно» уничтожившего главное «вещественное доказательство» преступления.

Но огромная почта, которую вызвал очерк, содержала, конечно, не только официальные ответы. Читатели не ограничились одним лишь осуждением безнравственного и преступного поведения «героев» — они ставили вопрос шире. Мне особенно дорого письмо потомственного уральского рабочего Сергея Макашихина, где есть такие строки:

«Принципиальное и бескомпромиссное разоблачение уродливых, в корне несовместимых с нормами нашей жизни, явлений, о которых повествует очерк «Баня», свидетельствует о здоровье, силе и нравственной чистоте советского общества… Пусть знает каждый, кто мечтает жить не по заповедям морального кодекса строителя коммунизма, кто рассчитывает словчить и стать «над законом»: не выйдет!.. Публично осуждая, без оглядки на лица, любого, кто расхищает народное добро и противопоставляет себя обществу, мы становимся не слабее, а сильнее, ибо демонстрируем реальную действенность наших юридических и нравственных норм…»

ИСПОВЕДЬ

Исповедь — жанр редкий и трудный.

Редкий — ибо не каждый отважится бесстрашно обнажить свою душу и, ничего не утаивая, поведать о вещах, которыми обычно не хвастаются, а если все же и говорят, то срезая, насколько возможно, острые, колющиеся углы.

Трудный — потому что он требует искренности, прямоты и безжалостного суда над собою самим.

Когда почта принесла мне первое письмо Ивана Д., оно, вопреки опасениям автора, не только не затерялось, но, напротив, сразу же обратило на себя внимание неподдельной откровенностью. Доверием, с которым он рассказывал о себе незнакомому человеку. И еще — той болью, что взывает не к милости, не к состраданию, а к разуму и доброте.

Подобные письма приходят нечасто. Люди, оказавшиеся в положении, похожем на то, в котором находился Иван Д., обычно склонны жаловаться на проявленную к ним несправедливость, на попрание истины, на те или иные ошибки следствия и суда, на чрезмерную суровость наказания, определенного за их поступки.

Подчас такие жалобы отнюдь не лишены оснований. Подчас они поражают стремлением полностью переложить свою вину на других: на общество, на воспитателей, на «объективные обстоятельства» — на что угодно, лишь бы только снять вину с себя или хотя бы смягчить ее в глазах адресата.

«Объективные обстоятельства», быть может, и существуют — долг юристов, философов, литераторов исследовать их. Но человеку, осужденному за тяжкое преступление, негоже размахивать учебником криминологии, ему самое время поразмышлять о своей, а не о чьей-то вине.

Автор писем, которые вы сейчас прочтете, начал первое обращение словами очень простыми и вместе с тем берущими за душу: «Я виноват, очень виноват перед всеми честными людьми». Предрешая возможные сомнения и вопросы, он спешит добавить: «Истина найдена давным-давно, и она отражена в строках судебного приговора».

Что это — поза? Тактическая хитрость? Стремление заинтересовать, разжалобить?

Двадцать восемь писем Ивана лежат сейчас передо мной и только семь, да и то в отрывках, — перед вами. Но и эти семь достаточно красноречивы.

С удивительной обнаженностью раскрывают они драму одной молодой жизни. Крушение судьбы, в которой воистину некого винить, кроме самого себя.

Много лет назад, совсем еще юношей, он увлекся «романтикой» преступления и принял участие в грабеже: два молодца, Иван в том числе, под угрозой оружия отобрали у прохожего часы. Дорого, слишком дорого они ему обошлись. Правда, судили Ивана не за одно преступление, а за два: несколькими днями раньше он в общественном месте устроил пьяный дебош.