У любви пушистый хвост, или В погоне за счастьем! (СИ)

— Да-да, замечательно живется! — зачастила я. — У нас тут тепло, хорошо, народ самый лучший. А как весело: то ярмарки, то свадьбы, то посиделки.

— Савери, доченька, ты так рванула, что мы за тобой не поспеваем, — подошла Лизавета, крепко держа за «руки» двух моих четырехлетних пострелят.

Оба тигренка вырвали лохматые лапки из рук бабули и, юркнув ко мне, вцепились в мои руки, с любопытством разглядывая чужаков. Лада с Родионом одобрительно оглядели моих близнецов, которые испытывали бабушкино терпение тем, что отказывались принимать одну из ипостасей. Вот и безобразничали сегодня в промежуточном мохнатом виде: ходили «полутиграми», босиком на двух лапках, но в штанах на лямках.

Мои маленькие полосатики, похожие на отца и деда как две капли воды, недобро зыркали исподлобья на незнакомцев, из-за которых я «бросила» их, когда принесли весть о гостях.

— Ама Лизавета, это мои единственные в Волчьем клыке друзья, которые очень помогли мне в свое время. И бежать в том числе. Я буду просить главу за них, чтобы их тоже приняли в клан.

— Тоже? — удивились северяне.

— Маран весь свой род к нам перевез, — похвалилась я.

— А скоро весь Волчий клык к нам не переедет? — пошутила свекровь.

— Нет, — неожиданно улыбнулся Родион, редко радовавший жителей Волчьего клана улыбками.

— Матушка, я Ладушку с семьей у себя поселю, пока они отстроятся. — предупредила я. — Дин против не будет.

— Ой, я и не сомневаюсь. Мой сынок против ни словечка тебе сказать не может. Любит без меры, — вроде и ворчала свекровь, да только явно одобряла нас. И сама любит без меры.

— Вы, главное, как Дин с Мироном и Мараном вернутся из Ручейного, к нам на ужин приходите, очень хочется новости послушать, — предложила Лизавета и перехватила сорванцов за лапки: — А я пока внучат к себе заберу, чтобы под ногами не мешались.

— Мы помогаем, мы не мешаем, — буркнули сынули.

— Ну вот мне и поможете, — строго сказала Лизавета.

Уж она-то знает, как с этими полосатыми надо говорить, иначе они ею командовать начинают. Тигры, они такие, властители всея Фарна.

Вечером мы сидели в саду у хлебосольных хозяев большой компанией. Кроме родных пришли Маран с Дамирой, за пять лет волк сдружился с Дином и Мироном, пожаловавшим с Хвесей. Еще и пара близких друзей супругов Матео тоже пришли. И Далей прикатил. Все дружно засыпали вопросами Родиона и смущенную Ладу.

Я ловила каждое их слово о своем бывшем клане и брате.

— Так вот, Савери, за пять лет жизнь в клане сильно изменилась, а все благодаря жене твоего брата.

— Амаль женился? — потрясенно выдохнули мы с Мараном.

— Ага, — хмыкнул Родион. — Были мы в горах на охоте за душниками. Больно расплодились эти твари после войны. Дальнюю деревушку подчистую вырезали. Одну девчонку только и успели спасти. Амаль ее буквально из лап вырвал. Ох и лихо они тогда подрали друг друга. Душник огромный, злобный попался, силы немереной. Вот тогда-то Шаечка — девица спасенная — и поселилась в доме Амаля. Выхаживала своего спасителя с неделю. Удивительно: он на нее орет, как бешеный душник, а она на него круглыми карими глазами смотрит и облизывает взглядом.

— Амаля? Облизывает? — не поверил Маран.

А Родион хохотнул, качнув головой:

— Никто не мог понять, что она в нашем главе нашла, ведь такая нежная, робкая, пригожая девица. А она за ним хвостиком бегает и словно нарывается на грубость. Носит ему то квас, то покушать, а то бедняжка Амаль весь в трудах, весь в заботах, никто же о нем не беспокоится. А тот срывается и орет на нее. Долго все гадали, как же она его терпит? Амаль слюной брызгает и рычит на нее, а Шаечка дрожит, словно сейчас в обморок упадет от страха.

— Как же они супругами стали? — озадачились мы с Мараном на пару.

Родион совсем развеселился:

— А так. Чуть позже мы догадались, что волчица Шаечка не менее странная, чем наш глава. Только Амаль любит делать больно, а Шаечка любит, когда ей делают больно. И пока Амаль на нее орет, Шаечка аж дрожит от удовольствия. Запах возбуждения то не скрыть…

— Любит боль? — пораженно выдохнули все женщины, кроме Лады. Та только посмеивалась.

— Ага, — кивнул Родион. — Теперь только и слышно из их дома, как Амаль рычит, а Шаечка просит: ну накажи меня, ну накажи, любимый, я плохо себя вела.

Пока все хохотали, Лада добавила:

— Но вы бы видели, как Амаль изменился. Успокоился, подобрел. Нашел повитуху новую, сильную. Платит ей кучу денег. Уважает. Потому что Шаечку свою, на всю голову больную любит сильнее всего на свете. Орет, шлепает, но бережно и любовно, лишь бы доставить ей удовольствие. Когда узнал, что мы к тебе собрались, просил подарки передать и на словах, что просит прощения. За все. Правда, Шаечка услышала, разоралась от ревности, а потом, как обычно, просила наказать за грубость…

К концу рассказа я не знала, плакать от счастья, потому что у брата жизнь наладилась — уберегся от грани и не стал душником, или смеяться над его странным семейным счастьем.

А разговор перекинулся на другую тему. Выяснилось, что на Севере теперь полный мир и благодать. Наученные горьким опытом северяне тщательно хранили покой родного края.