У лодки семь рулей

Но у крысенка оказались не такие уж острые коготки; он свалился на землю и уполз в водосточную трубу. Не успел он убежать, как все торговки смекнули, чьи это проделки, стоило им увидеть довольную усмешку Младенца Иисуса. Его схватили и принялись окунать в каменный бассейн, где поили лошадей и волов. Купанье длилось полчаса.

Алсидес пулей влетел в дом, а когда Лобато потребовал объяснений, промычал в ответ что-то невразумительное. Хозяин обсушил его отменной трепкой, однако он и боли не почувствовал: Фантуне ведь тоже досталось.

Когда она потом дразнила его рясой, мальчишка уже спокойно осведомлялся, сколько крыс у нее припрятано в ящике комода. Фантуна краснела до корней волос, и ей нестерпимо хотелось укусить его в губы.

— Откуда вы знаете, что она по мне сохла? — удивился Алсидес, когда я дочитал до конца.

— Откуда знаю? Я был знаком с Фантуной ближе, чем ты думаешь, и уверен, что не ошибаюсь. Это была девушка с огоньком.

— Да мне тогда и четырнадцати не было.

— Вот именно поэтому, — ответил я.

Он улыбнулся.

Глава шестая …и большая радость

В тот четверг Лобато выискивал всевозможные дела, изобретал всяческие поручения, чтобы продавцы не сидели сложа руки, но в конце концов смилостивился и распустил их по домам, а новичку разрешил погулять часок-другой, если он быстро сосчитает пустые мешки.

Алсидес зверем накинулся на работу, и не успел хозяин глазом моргнуть, как все было готово: ведь это первый его досуг, черт возьми! Лобато попался ему на лестнице. «Сейчас пять часов. Вернешься к семи… Надо помочь Алмеринде».

Алмериндой звали новую служанку, и Сидро отправился к ней за чистой рубашкой; он скакал и прыгал вокруг нее, бурно радуясь предстоящей свободе. Но старуха велела ему вымыть в тазу лицо и уши и взялась его причесывать, подровняв волосы за ушами.

— На косой пробор? — спросила она.

— В точности как у сеньора Мануэла, — ответил мальчишка и рукой зачесал наверх свои огненные волосы.

Алмеринда не перечила и трещала как сорока.

— Ну и усища у тебя, чисто генерал какой. Скоро придется у хозяина денег просить для бритья. Совсем большой вырос…

Тут Китаеза вспомнил, как Тереза-трактирщица сказала однажды, что у нее кое-что для него хранится, пусть только он подрастет. Однако, очутившись на улице, — впереди было целых два часа свободы и жаркое, буйное солнце, — Проклятый Младенец забыл обо всем на свете, кроме пристани и лодок. Спрятав руки в карманы огромных брюк, в просторной рубашке и новых альпаргатах, Алсидес, весело посвистывая, направился к молу, где на ласковой глади укрощенного Тежо дремали баркасы и боты. Вдалеке по волнам скользил корабль под оранжевым парусом, навстречу ему шел другой — то ли в Лиссабон, то ли еще куда. «Эх, будь у меня деньжата, я б на тот берег перебрался. А то ни разу и не прокатился на пароме. Ну и дуралей, черт побери! Здорово поди…»

Он подошел к якорной стоянке, откуда отчаливали барки-паромы, в надежде, что кто-нибудь из барочников сжалится и возьмет его покататься, и тут только заметил мальчишек, барахтающихся у высокой дамбы. Голые, они ныряли с баркаса и плыли к другому судну, а оттуда им наперерез устремлялась новая стайка ребят, крича и размахивая руками.

Алсидес почувствовал себя ничтожеством перед этой ватагой, которая резвилась в воде, не боясь ни лодочников, ни тины, — поговаривали, что она может целиком засосать, если хоть нога в ней увязнет.

Сияя от восторга, он бросился к ним. И как раз в тот момент его ровесник, загорелый паренек Фомекас, прыгнул с дамбы, проплыл под брюхом у лодки и вынырнул с другой стороны, словно могучая, невиданная рыба-чемпион.

— Прыгнуть то пара пустяков… Под лодкой проплыть труднее. Но вот как на воде держаться, черт бы ее побрал!

И Алсидес стал спускаться по сходням, хотя все плыло перед глазами и голова кружилась, стоило ему посмотреть вниз, на реку, которая точно пасть открывала, готовясь его поглотить. Он мигом разулся, стащил рубашку, положил ее в сторонку, на пригорок. Заметив его приготовления, один озорник подмигнул соседям:

— Эй, братва! Младенец Иисус идет купаться.

— Да разве река твоя? — огрызнулся Алсидес.

— Моя и есть, а что потом?

— А потом суп с котом; коровы подохли, а быки оглохли…

— Так, значит, твой отец — глухой? — подначивал плут.

— А твоя мать подохла…

Спор завершился дракой, они царапались, пинали друг друга ногами, и никто их не разнял. Более проворный Алсидес дал подножку противнику, он видел, как Батолас проделал это с Курчавым, но бить или таскать за уши не стал.

— И чего ты на меня взъелся? — недоумевал парнишка.

— Ты задел мою мать…

И, добродушно ворча, Алсидес отпустил его и принялся раздеваться дальше. Тот тоже смягчился и спросил:

— Плавать-то умеешь?

— Это мне раз плюнуть, сейчас увидишь. Я уж плавал в Лиссабонском море… За кого ты меня считаешь?