Читаем У Лукоморья полностью

Зал большой, в нем и сто человек разместиться могут. Всё в нем просто, но простота торжественная и величественная. С высоких потолков свисают старинные медные люстры. На стенах — бра, парадные портреты Петра I и его крестного сына арапа Ибрагима, картины, изображающие петровские баталии — первые сражения, в которых участвовал молодой Ганнибал: «Полтавский бой», «Битва при Гангуте»... У стены, что напротив балкона,— большой лепной камин, украшенный барельефом на военную тему, в углу, в дубовом киоте, «Спас нерукотворный» — образ, полученный Ганнибалом из Италии в 1724 году, и «Прославление отца Отечества — Петра Великого». Это подарок музею Государственного Эрмитажа,

Посреди зала огромный овальный стол, в центре доски которого выложена деревянной мозаикой надпись: «Anno 1742» — год признания заслуг и высоких наград «птенца гнезда Петрова», год основания сельца Петровского. Стол — копия парадного стола петровского времени, сделанная мастерскими Псковского мебельного комбината.

На столе и в витринах — подлинные ганнибаловские реликвии, приобретенные нами в последние годы в разных местах страны: личная печать Абрама Петровича, книги из его библиотеки, его письма и деловые бумаги, предметы, полученные нами в Государственном Эрмитаже, Литературном музее Института русской литературы Академии наук СССР (Пушкинском доме), Государственном историческом музее, Музее этнографии Академии наук, Всесоюзном музее А. С. Пушкина, и предметы, найденные во время археологических раскопок, произведенных в Петровском перед началом реставрационных работ...

Восстановленный зал дома Ганнибалов был подарком X Всесоюзному Пушкинскому празднику поэзии от нас, хранителей и сотрудников музея-заповедника, и реставраторов Псковской научно-реставрационной мастерской.

НА УСАДЬБЕ МИХАЙЛОВСКОГО

У входа на усадьбу Михайловского со стороны поляны, где народ собирается на Праздник поэзии, лежит большая «книга». Да-да, книга! Только она особенная, необычная. Это пруд, вокруг которого растут высоченные серебристые ивы, посаженные нами сразу же после войны взамен срубленных гитлеровцами. Когда они удирали из Михайловского, стараясь испакостить все вокруг, они даже плотину пруда взорвали и выпустили воду в Сороть.

Теперь этот пушкинский пруд стал еще более красивым, чем был. Он всегда полон свежей водой. В саду постоянно работает артезианская скважина: незримый насос подает сам воду, когда зеркало пруда этого хочет. Это еще одно «чудо», которое сделано нами в дополнение к тем чудесам, о которых Пушкин поведал в своей поэме «Руслан и Людмила».

У пруда всегда люди. Им здесь любо. Весной все слушают иволгу и соловья. Летом смотрят, как стаи карасей весело справляют свой свадебный обряд. Как и при Пушкине, сегодня этот «пруд под сенью ив густых — раздолье уток молодых». Тут паломники, особенно дети, угощают утят своими гостинцами — печеньем, пряниками, конфетами. Утята резво, наперегонки носятся по глади вод за угощеньем. Здесь всегда весело и радостно.

По вечерам раздаются серенады лягушек. Им вторят соловьиные рулады. А совсем недавно здесь поселилась — кто бы вы думали? — выдра! Чистые берега, свежая зелень, всегда ключевая вода, никаких охотников, купальщиков... Все это прельстило древнего насельника Сороти, и она перебралась сюда. Нравится ей здесь...

Как-то осенью выдра переводила свое потомство с верхней части пруда к нижней, к плотине. Дело было вечером, на усадьбе пустынно, только какой-то фотограф ходит и щелкает своим аппаратом. Шла выдра по дорожке, а ей навстречу фотограф. Приметив зверя, он бросился в густой куст чумизы, стал на колени и приготовился снимать. И что бы вы думали сделала выдра? Она оставила своих ребятишек, а сама бросилась к фотографу, дала ему лапкой по физиономии и зашипела: «А ну, давай отсюда подальше, не видишь разве, кто идет!»

Особенно интересна эта «книга» зимой, когда пруд скован льдом, запорошен снегом. Смотришь утром на снег и читаешь следы ночных гостей Михайловского. Вот беличьи следы, вот следы косого, который летел куда-то в сад, несомненно, поглодать спустившиеся от мороза к земле яблоневые ветви. А вот следы горностая, прибежавшего на водопой... Он живет под домом, где обычно летом останавливается Михаил Александрович Дудин. Там горностай выводит свое потомство — зверята возятся, пищат... Один раз они так перепугали писателя, что тот всю ночь заснуть не мог.

А это что за веревочка из кругленьких следов, прямая, как по линейке? Это следы старого «друга» Михайловского — Лисы Патрикеевны. Она ходила к вольеру полюбоваться петухом и утками, сидящими в клетках... Что она им напевала-выговаривала — об этом в старинной сказке хорошо рассказано.

А это что за кружево из маленьких точек? Это куда-то перебегала мышка-норушка — полёвка...

А вот и следы ночных похождений моего михайловского «кота ученого» — Василия, который переловил всех мышей в домике няни, амбаре — повсюду...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука