У Лукоморья

В те времена в Опочке, в общественном сарае близ магистрата, был открыт театр, в котором ставились комедии «Отец по случаю» и «Новый век» господина Коцебу. Изредка здесь ставилась «тальянская опера», и во оном представлении были «Действия королевы Дидоны, князя Енея — любовника Дидонья и Жоржа Дидор — короля арапского». Здесь же можно было увидеть выступления некоего солдата, «который представлял чудесную маску игумена во всем виде и пел разные шуточные ирмосы, и представленье двух кукол, которые, выскочив из подобия гроба, плясали весело...». Бывали здесь и фокусники, «один из них ел серу горящую, а также сургуч, брал в руки раскаленное железо и мыл ноги растопленным оловом». Наш Жан не пропускал ни одного представления и после каждого спектакля долго сидел по ночам перед своим дневником. Только ему он доверял все свои тайны, радости и печали.

Он рано постиг «науку страсти нежной», стремился беспрерывно ухаживать за опочецкими «нимфочками» и «венерками».

Влюбленность он считал естественным состоянием человека, стремясь пребывать в нем постоянно, меняя лишь предметы своего обожания.

Тятька и мамка не понимали его, но прощали шалости, надеясь, что со временем дурь пройдет и сын возьмется за ум...

* * *

В один из последних сентябрьских дней 1824 года у дома Лапиных остановились две большие запыленные кареты. Из карет слышался девичий смех. Подобрав лошадей к коновязи, ездовые открыли дверцы, и из карет выскочил целый выводок молодых дев под командованием Пушкина.

— Эй, малой!— крикнул Пушкин Жану, кормившему голубей у крыльца.— Эй! Места в «Надежде» есть?— продолжал кричать Пушкин, указывая тростью на большую вывеску, висящую над крыльцом: «Трактир Приятная Надежда».— Кому я говорю! Есть места для путешествующих и страждущих или нет?!

Лапин молчал, словно воды в рот набрал.

— Да ты что, глухой, что ли?

Разглядывая молодого Лапина, Пушкин увидел на нем приличное городское платье и заметил пристальный взгляд его...

— Эта милашка язык проглотила, увидав такой букет красивых дам,— сказал Пушкин по-французски, обращаясь к своим спутницам.

— Ха-ха-ха, милашка... да он просто чучело,— рассмеялась самая молоденькая.

— Вы сами дерзкая девчонка, не умеющая себя вести,— вдруг крикнул ей тоже по-французски Лапин.

Дева закраснелась и отвернулась...

— О, о... вот так фунт! Вот это здорово!..— воскликнул Пушкин уже по-русски.— С кем имеем честь говорить, милостивый государь?

— Я Лапин. Жан Лапин... Это наш дом. Мы будем рады видеть в нем вас, господин Пушкин, и ваших дам.— Жан сделал поклон дамам.

— Хм! А откуда вы меня знаете?— продолжал заинтересованный Пушкин.

— Да я вас однажды уже видел. Это было месяца полтора-два тому назад, когда вы, едучи к себе в Михайловское откуда-то издалека, остановились в нашей «Надежде», в ожидании, когда ваши родные пришлют сюда лошадей для дальнейшего следования в Святые Горы. Вы тогда расписались в книге приезжих. Обедали у нас. Смотрели мою библиотеку, даже подарили свою книжку «Бахчисарайский фонтан», который я выучил наизусть... Вы меня забыли, а я помню и не забуду никогда...

— О, о, тогда здравствуй, мой старый знакомец!— И Пушкин крепко пожал его руку и спросил:— Дорогой, нам нужна комната. Места в отеле есть?

— Для вас всегда и всё в этом доме есть и будет!

Устроившись, Пушкин и приехавшие с ним его соседки по имению — Осиповы из Тригорского — долго гуляли по Опочке. Были на городском валу. Лапин сбегал в лавку за фейерверками-бураками, жгли их, и они лопались, как пистолетные выстрелы. Потом пели хором «Ленок» и «Золото». Водили хоровод. Катались на качелях. На базаре купили корзину яблок и кидались ими, как мячиками. Возвратясь в дом, зашли в лавку, где Пушкин купил всем подарки: книгу «Товарищ разумный и замысловатый» — Лапину, золоченые сережки — Аннет, портрет Витгенштейна с саблей наголо — Нетти, коробку из слоновой кости с чернильницей — Евпраксии и назидательную картинку «Странствующий пилигрим с посохом „Надежды”» подарил себе самому. И всем, всем, всем — по кульку кедровых орехов, изюму, миндалю и по конфетине-свечечке.

На прощанье Жан вынес шампанского. Пушкин крикнул:

— За славный город Опочку, за милых дам, за вас, господин Жан!..

После отъезда гостей Лапин долго был как во сне.

* * *

День девятой пятницы по пасхе Лапин любил особенно. К «девятнику» готовились загодя. Это был не простой, а уездный праздник, и проводился он в Святых Горах вместе с ярмаркою. В Святые Горы обычно устремлялись все, и прежде всего торговцы. Возглавлял лапинский выезд обычно Жан, он и торговал в Святых Горах. Отец с удовольствием поручал ему это дело, в надежде, что это приведет к осуществлению его заветной мечты и Иван полюбит торговлю. Собираясь на ярмарку, Жан заранее сочинял вирши, которыми потом зазывал покупателей к своему прилавку: