Читаем У Лукоморья полностью

В архиве известного собирателя исторических документов Псковщины — бывшего Псковского митрополита Евгения Болховитинова, ныне хранящемся в Украинской академии наук, нами обнаружены записи интересных древних сказаний и легенд о Ворониче. Этнографы-фольклористы за последние годы собрали большой материал устного народного творчества о древнем Святогорье. В наше время следы древнего Воронича обнаружены и в Тригорском парке, и за его окраиной. Это многочисленные остатки каменных фундаментов усадебных домов, клетей, амбаров и лавок ворончан и даже старинного театра — «петрушкина баловня», как его тогда называли.

Среди следов есть и курганы, расположенные на полях, что за северной границей парка. Сохранился большой курган и в самом парке. На этом высоком кургане стоит прославленный Пушкиным «дуб-великан». Это старейшее дерево не только в Тригорском, но и во всей округе Пушкиногорья. Современные ботаники рассуждают о нем разно, каждый по-своему датируя возраст дуба. Одни утверждают, что ему 300 лет, другие дают больше, а некоторые избегают датирования...

Лет двадцать тому назад в заповедник в качестве гостя приехал немецкий ученый ботаник-лесовод Карл Хунтер. Он был на совещании в Ленинграде и привез с собой новый инструмент, которым можно измерять годовые кольца в стволе дерева. Это особая игла, полая внутри, которая под сильным давлением «простреливает» ствол дерева в нужном участке. К сожалению, своим прибором Хунтер не смог установить точное количество колец нашего дуба, так как внутри его ствола имеется прогнившая древесина. Условная датировка Хунтера — 400 лет!

Услышав эту дату, я еще крепче утвердился в своем предположении, что курган и дуб — это памятные знаки 1581 года.

Тут я должен рассказать о том, что случилось с прославленным дубом в 1941—1945 годах.

В 1945 году, закончив разминирование Тригорского, мы, работники заповедника, вместе с саперами, прибывшими специально из Ленинграда (станция Понтонная), и ленинградским ботаником Терентьевым приступили к спасению «дуба уединенного», которому гитлеровцы причинили большие беды.

Проводя оборонительную линию «Пантера» через Тригорский парк, фашистские вояки устроили в глубине кургана, под сенью дуба, командирский блиндаж размером 5х5х5 метров, отделали его внутри досками, снятыми с полов Святогорского монастыря, потолком служила корневая система дуба, обшитая сосновыми горбылями. Почти три года несчастное дерево стояло «на весу», с обрубленными корнями.

Осторожно удалив из блиндажа доски и бревна, мы увидели, что земля кургана перемешана с огромным количеством сильно истлевших черепов и других человеческих костей. Несколько черепов были нами взяты и срочно отправлены в Ленинград, в Институт антропологии, для датировки. Вскоре в заповедник приехал сотрудник института, который сказал, что обнаруженные черепа можно датировать XV—XVI веками.

После ликвидации блиндажа мы подвезли к дереву несколько машин хорошей огородной земли и конского навоза и засыпали яму. А потом по нашей просьбе из Пскова прибыла пожарная машина с лестницами — были обрезаны засохшие ветви кроны дуба-инвалида. В течение нескольких часов пожарные производили «омовение» кургана, дерева и прилегающего к кургану участка земли. Вскоре дуб ожил. С тех пор прошло сорок лет. Наш богатырь сегодня, как встарь, могуч и красив!

До нашествия Батория Воронич считался одним из самых больших городов Псковщины (после Пскова, конечно!). В нем была хорошо оборудованная крепость с пороховыми погребами, артиллерийскими орудиями, крепостными стенами и башнями. Город имел несколько посадов, слободу, деревни, шесть монастырей и церквей с полными причтами, около тысячи разных зданий. Всего в сем городе обреталось около 4000 человек.

«Здесь обилие во всем... На полях большой урожай и много хлеба»,— писал о Ворониче в своем дневнике секретарь Батория ксендз Пиотровский.

Осадив Воронич со всех сторон, Баторий не смог с ходу взять город, в особенности его крепость — кремль. Ему потребовались для этого устрашения. Пойманных ворончан интервенты сажали на кол, жарили на огне. Все это делалось, чтобы показать засевшим в кремле: сдавайтесь, мол, а то вам еще хуже будет!

Наконец последний штурм, не одна сотня снарядов и атак, и Воронич был взят. Пленных баб повели пёхом в Польшу, где их ждали заранее построенные лагери-деревни под названием «Воронич». (Не поверив этому, я в 1953 году специально съездил в Литву, где действительно нашел деревню под названием «Воронич»).

Взяв город, Баторий расположился на берегу Сороти отдохнуть. Для войска разбили огромный — вдоль Сороти в сторону Великой — лагерь, а для полководца поставили королевский шатер с походной церковью-костелом и придворными службами. С утра до ночи неслись по полям и лугам пропавшего города торжественные звуки органа...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука