У меня к вам несколько вопросов

— Он мог это сделать и без того, чтобы спать с ней! И в любом случае, есть другие варианты. Есть, к примеру, этот тип, который убил Барбару Крокер в семидесятых.

Я слегка опьянела. А может, и не слегка.

Кроме того, я начала сознавать, что все эти двадцать три года считала семнадцатилетнюю Талию более искушенной, чем я сама. Но я ведь уже была матерью, господи боже, а через десять лет Лео будет столько же лет, сколько было Талии, когда она умерла. Я занималась с этими милейшими школьниками, и они были умничками, но при этом сущими детьми. Да и Омар, он тоже был ребенком. Мне надо перестать считать его таким прожженным типом, каким я его видела в то время, кем-то, кто знал, как вести себя на допросе в полиции.

Я сказала:

— Против Омара было столько улик. Просто было немало и вопросов без ответов. Ты так не думаешь?

Что, если, к примеру, никто, кроме меня, не знал о вас с ней? Что, если все были настолько увлечены романом Талии с Робби, что ничего другого не хотели видеть? Возможно — вполне возможно! — я знала что-то, чего не знали другие.

Фрэн сказала:

— Согласна, но у нас тут не «Перри Мейсон». Мы никогда не увидим флешбэков.

— Ты не думаешь порой об Омаре в тюрьме? Типа живешь ты свою жизнь, и при этом…

— Я думаю о Талии в земле, — сказала она. — Мой первый год в Риде, весь год мне было интересно, сколько времени нужно, чтобы тело разложилось. Было интересно, не слезла еще с нее кожа?

— Господи.

— Вот о чем я думаю. Прости, если у меня нет тонны симпатии к типу, который оставил на ней свою ДНК.

Мне ужасно захотелось сменить тему.

— Интересно, что случилось с Членским списком. — Ничего лучше я не придумала. — Надо бы сдать его в архив.

— Его бы положить в такую витрину в приемном офисе!

— Хотя бы опубликовать в журнале выпускников.

Фрэн сказала:

— Спорить готова, он все еще у Карлотты. Нам надо выложить его на одном из этих пошложопых сайтов о Талии. Эй, вот релевантная инфа о размере члена!

— Интересно, — сказала я, возможно, слишком серьезно, — есть ли у кого-то еще бинго-список Талии.

Фрэн перестала смеяться.

— Ты одержима. Ты становишься одержимой.

— Я старалась удержаться. Но это — что, так плохо? Знаешь, когда было время притворяться, что нам все равно? В отрочестве. Тогда у меня была энергия притворяться, что мне все равно.

— Ты думаешь…

— Что?

— Ничего. Просто думаешь… Я знаю, у тебя была какая-то дикая травма в детстве. А потом ты попала сюда, и старший курс был таким кошмаром. Мне не по себе оттого, что я была недостаточно чуткой к тому, как сильно это ранило тебя. Я просто думала, раз вы не были подругами… Я типа считала, ты слетела с катушек на старшем курсе из-за семьи. Но смерть Талии, наверно, стала для тебя личной потерей.

Мне захотелось закричать, что она не права, и одновременно растечься лужей и сказать, что права.

Я сказала довольно спокойно:

— Я это ценю. Но честно? Вряд ли это вызывало у меня такой отклик. У меня уже бывали личные трагедии, а эта была не личная. Она случилась с другими людьми. Когда, Фрэн… что, если мне нужно было проявить больше участия? Что, если бы мое участие что-то изменило?

— В смысле если бы ты сказала полиции присмотреться к Дэнни Блоху?

— Нет, просто… Я могла бы упомянуть бинго-карточку Талии, которая… не то чтобы это было незаконно, но разве полиция не захотела бы узнать что-то подобное? Я могла бы…

Но тут я вспомнила: я же прошлым вечером решила, что, возможно, и так наговорила лишнего, рассказав, как Талия кружила вокруг контейнеров.

Наконец подошел официант, понявший, что нам уже пора закругляться. Я отвела руку Фрэн от счета и протянула свою сапфировую карточку — странный способ самоутвердиться. Мне захотелось воды.

Фрэн сказала:

— Не думаю, что эта бинго-карточка помогла бы. Она бы внесла путаницу. Можешь себе представить? Я… Лестер Холт, — Фрэн отлично его изобразила — и серьезно, и стебно, — А это… сексуальная бинго-карточка.

Я рассмеялась и выпустила пар.

Мы с Фрэн понимали, что никому из нас нельзя садиться за руль, даже на такой короткой дистанции, поэтому она написала своей подруге Эмбер, учительнице латыни. Мы стали ждать ее в вестибюле вечернего ресторана.

Фрэн уже закуталась в шарф, парку, варежки, шапку. Сквозь шарф она сказала:

— Вот что меня тревожит насчет Бритт. Я понимаю, что лучше всего показать Омара жертвой копов-расистов, но иногда… Знаешь бритву Оккама? Тот, кто преследовал ее, тот и убил ее.

— Откуда нам знать, что он преследовал ее?

У меня во рту была мятная пастилка со стойки администратора.

— Люди рассказывали, — сказала она. — Типа он названивал миллион раз в общагу. Ждал ее возле столовой. Приходил на теннисные матчи.

— Ты хоть раз это видела?

— Я что, была с ней не разлей вода? Ее подруги видели.

Я сказала, впервые обратив на это внимание, словно сложила два и два:

— Ты услышала эти истории до того, как она умерла, или после?

— После? Наверно. Но…

— Правильно. Потому что все хотят как-то примазаться. Случается что-то такое — и у каждого есть история, как они видели что-то важное.