— Он наградил мою подругу раком груди, — вырвалось у меня.
— Простите?
— Неважно. Я рада, что вы понимаете. Все дело в том, что они почти ни к кому не присматривались.
Они выбрали одного парня, сказали, что это он, а на всех остальных закрыли глаза.
— Так и есть, — сказала она. — Так и есть. И, когда вы выйдете, когда дадите показания… вы ведь еще не ходили, нет? Вы так и скажете, я знаю. Может, вы даже скажете что-нибудь о том, что знали Робби, что…
Должно быть, у меня в глазах отразилась тревога, потому что она замолчала. Она сказала:
— Я вам все уши прожужжала. Можно вас обнять? Робби там кормит детей в кафе, и мне надо найти их, но мне просто хочется вас обнять.
Я позволила окутать меня рукавами ее шерстяного бордового пальто, ее нежными духами, завесой медовых волос. Джен собралась уходить, но через несколько футов обернулась.
— Думаю, она бы мне понравилась, — сказала она.
— Наверняка.
— Не знаю, понравилась бы я ей, — она рассмеялась. — Я была ни разу не крутой и не утонченной — просто книжной молью. Государственная школа в Нигде, штат Нью-Йорк. Но она бы мне понравилась.
Я сказала:
— Она всем нравилась.
Когда Джен ушла, я выбрала три пары оловянных сережек-погремушек и оловянное ожерелье.
Я заплатила наличными и, когда продавщица повернулась ко мне спиной, оставила на стойке двенадцать долларов мелочью и поспешила выйти, прежде чем она меня окликнула.
Встреча с Джен вызвала во мне тяжелое чувство, но все же я была очень рада, что Робби Серено женился на такой книжной мышке-болтушке из захолустной государственной школы.
На выходе из магазина я получила сообщение от Ольхи: «Ваш приятель ку-ку. Вам понравится». Ольха считал смешным называть Дэйна моим приятелем. За текстом следовала ссылка на «Ютьюб». Я стояла на тротуаре на ветру и ждала, пока она загрузится.
Очередное сообщение от Ольхи: «Начинаем совещание с судьей, убицца апстену». И гифка с котом, уставившимся на часы. Я выудила из сумочки беспроводные наушники и зарулила в кофейню.
— Здесь, в Керне, важная новость, — говорил Дэйн Рубра. Он с трудом переводил дыхание, сидя на кровати в номере отеля, а за его спиной было темное окно. Должно быть, он снял это прошлой ночью, после нашего разговора. — У меня есть эксклюзивные источники, так что здесь вам придется мне поверить на слово. Вот почему, слушайте, вот почему нужно везде ездить самому, почему нужно бывать на местах. Я постараюсь подбирать слова, но у меня теперь есть причина считать, что мы упускали нечто внушительное. Как я уже не раз упоминал, в Грэнби был учитель музыки по имени Дэннис Блох. Родился в апреле тысяча девятьсот шестьдесят второго, в городке Оливетт, штат Миссури. Не так давно преподавал в Провиденсе, штат Род-Айленд, но, похоже, уволился оттуда пару лет назад. Я оставлю ссылки по теме в комментариях, и я знаю, что вы все любите раскапывать такие вещи.
— Все, что я говорю на сегодня, это что Дэннис Блох мог знать что-то существенное об этом деле, что-то, что он должен был открыть двадцать семь лет назад. Этот человек оставался в сфере образования, он продолжал преподавать и иметь дело с другими подростками. Кого-то из них можно найти, они могут что-то знать. И еще. — Он приблизился к камере, чуть качнул головой, сжал челюсти, собрался с духом и продолжил: — Он мог иметь отношения с молодыми девушками, он мог заниматься этим не одно десятилетие. Вот что нам нужно: места работы, любые жалобы, поданные на него, текущая контактная информация. В частности, нам нужно все, что знает любой ученик Грэнби. Не слухи, окей? Не сплетни. Но непосредственные свидетельства: может, вы что-то видели, может, вы что-то знаете.
Я поняла, что стояла, оцепенев, прямо в дверях кофейни, не подходя к стойке. Я встала в конец короткой очереди, продолжая смотреть на свой телефон, пока Дэйн предостерегал своих подписчиков не приближаться к вам лично, не брать дело в свои руки, оставаться в рамках закона, собирать информацию.
— Это ради вашей же безопасности, — сказал он, — а также в целях достоверности расследования.
За спиной у него была навалена куча одежды на кровати. На электронных часах сверкнуло 00:00.
16
В тот вечер Фрэн заехала за мной и Джеффом и отвезла нас в кампус на вечеринку. Джефф включил на телефоне «Radio Ga Ga» и отчаянно разевал рот на припеве: эту песню мы ставили на повтор, когда Фрэн в обеденный перерыв вывозила нас на маминой машине из кампуса в бар «Фрогурт».
За последние четыре года меня всегда накрывало, когда я направлялась на ужин, выходила на пробежку или садилась в самолет и не могла не думать, что Омар все это время сидит в камере.
Во время карантина, когда друзья жаловались, что у них нет ничего, кроме паззлов и кислого теста, я прикусывала язык — или нет. Но устроить вечеринку в двух шагах от места преступления казалось чем-то особенно вопиющим, даже если бы тот Омар, которого я знала, пожелал нам всем оторваться по полной.
Когда песня доиграла, Джефф сказал: