У метро, у «Сокола»

— План вместе составляем? — деловито спросил Жунев. Видно было, что ему не хочется.

— Мы потыкаемся день-другой туда-сюда, — сказал Покровский, имея в виду, что и ему пока лучше без утвержденного плана расследования. Подошел к окну, глянул на луну. Хорошая луна, толстая, в чистом небе. — Сейчас я обратно на «Сокол». Кравцов, со мной?

— Конечно! Осмотреть место в темноте? — догадался Кравцов.

— А я могу с вами? — робко спросил Миша Фридман.

Кравцов, как взрослый, важно сказал Мише, что у того сопли, что надо беречь себя для полноценной работы, но Покровский взял и Фридмана.

В темноте все выглядит иначе… еще и не сразу нашли лаз… Луна лупила, облаков почти нет, но, перед тем как лезть в кусты, Покровский все же включил фонарик: проверить, работает ли.

— Смотрите… кровь! — крикнул Фридман.

Будто без него не видно. Луч выхватил чуть сбоку, в пяти метрах от забора, распростертую на траве мужскую фигуру, кровь на траве и на голове.

27 мая, вторник

На «Гражданской» с электрички вместе с Покровским сошло человек десять. Пацан с дюралевым веслом, монтер с мотком провода, три коренастые подружки учащегося вида, мелкий ханурик, пытавшийся с ними заигрывать, но одна в шутку спряталась за другую, и ханурик сразу перепутал, какую он назвал голубкой, а какую ласточкой, и стушевался.

Пятеро пошли через пути направо, там за железкой какой-то мелкий завод, за ним на улице 8 Марта большая психиатрическая больница с красивым историческим забором. Спрыгнули с платформы у плаката, на котором две школьницы, размахивая портфелями, увлеклись беседой на шпалах, не замечают приближающегося поезда, — перескочили через пути — и лезут в дыру в заборе у другого плаката, на котором очкастый мужчина, тоже с портфелем, падает, споткнувшись о рельсу, а поезд уже совсем рядом.

Покровский поднял глаза: по мосту над путями со стороны улицы 8 Марта шел один человек, дисциплинированный Кравцов.

В Чуксин тупик с платформы налево и вниз, рельсы не надо переходить.

— Вот тут, — показал Кравцов. — Тут он, значит, стоял…

В тени у пролома в лесопарк. Здесь и сейчас влажно. Могучий ясень рядом, солнце не попадает. Преступник, если готовился заранее, видел, что мокро, что останутся следы… потому и обул галоши.

— А женщина… — Кравцов полез в блокнот, зашуршал. — Ширшикова Нина Ивановна. Ну, ее тело… Лежало вот тут.

И рельс дожидался своего превращения в орудие убийства тут же, меж ясенем и забором виден след, ясень разодран, а забор расцарапан, и экспертиза, написано в деле, обнаружила на стволе ясеня ту же ржавчину, что и на железяке. Видимо, злодей присмотрел рельс заранее. Или принес заранее.

— Вход на склад рядом, — показал Кравцов на противоположную сторону узкой дороги. — Но видишь, будка сторожа к нам задом. Не видно оттуда.

— Спрашивали сторожа, может потом мимо кто-то проходил?

— Никого он не видел. Он и не смотрит в окно каждую секунду.

— То есть уйти преступник мог в любую сторону.

— Лесопарк, гаражи, завод, — сказал Кравцов. — Если вдруг шаги навстречу, взял да присел в тень.

— Да, — сказал Покровский.

— Человек… пятьдесят пять человек опросили вокруг, — снова сверился Кравцов с записями. — И ночью сразу, и следующий день я работал с местными оперативниками.

— И никто ничего не видел, не слышал?

— Несколько человек показало, что психи в ту ночь выли. Но это бывает иногда.

— М-м-м?

— Психи ночами иногда воют в психиатрической больнице, — пояснил Кравцов. — Ну, они же психи… А тут громко выли.

Ночь, одинокая женщина с колбасой спешит домой с поздней электрички, человеческий вой над районом, человек со ржавым рельсом…

— В коммуналке Кроевской… ну, той, что в Петровском парке убили. Сосед у нее тоже псих. В трусах ходит и руками трясет, — сказал Кравцов. — Инвалид первой группы, сестра за ним ухаживает. Смешной, тебе понравится. Один он, если что, из дома не выходит…

Раздался топот: прибежал со стороны Соломенной сторожки Миша Фридман.

— Д-добрый… д-доброе утро, — заикается от волнения. — Я… Извините.

— На двадцать минут ты опоздал, — строго сказал Кравцов.

Миша начал бормотать что-то про двоюродного брата, который поехал в отпуск, но лишь первые несколько секунд бормотал, быстро преодолел волнение, голос окреп, и выяснилось, что брат позволил Мише пользоваться эти недели своим стареньким «Москвичом».

— Отлично, — сказал Покровский. — Где же он?

Заглох у Белорусского вокзала, поэтому Миша и опоздал. Крышка трамблера гикнулась.

— Я другу позвонил, у него есть лишняя крышка трамблера. Он через час приедет туда, привезет, и мы будем с машиной.

Вчера Миша был в довольно нелепой рубахе с длинным рукавом, а сегодня в модной футболочке, сопли, похоже, прошли, а руки у невысокого Миши оказались очень даже мускулистые.

Через дыру в заборе пролезли в лесопарк, вглубь вела широкая тропинка, словно было предусмотрено, что тут будет пролом. Прошлись немного меж рядов пронумерованных белой краской деревьев… Белка пронеслась вверх по стволу сосны.

— Мог и туда уйти, — сказал Кравцов. — Там и выходов полно, и дыр таких же. Там, кстати, пруд с прыгательной вышкой, мы были в прошлом году.