У метро, у «Сокола»

Выяснилось, что Тимур затеял ревизию подарков от поклонников, что накопились за годы славной карьеры — лежали в коробках, ждали своей минуты. Кинжал из слоновой кости. Ожерелье из сушеных сердец верблюдов. Выжигания, вышивки. Одна художница в Иркутске даже подарила свой голый автопортрет… Ню. Тимур уже было стал разворачивать стоявшую лицом к стене картину, потом глянул на Настю Кох, сказал:

— Не покажу!

Что побудило Тимура к разбору завалов? Скука и бессмысленное ожидание. Дело в том, что Тимура коварно ущучили на контрабанде.

— Если бы наркотики, да? Если бы оружие! Шуба хотя бы, да? — возмущался Тимур.

Погорел на ерунде. Купил во Франции две тысячи газовых платочков. Они не весят ни черта, заняли четверть чемодана, под двойным дном. Примерно четыреста долларов в Париже Сулейманов за них заплатил, а тут имел договоренность, что сразу отдаст за полторы. Тонкое, между прочим, решение, газовые платочки, остроумное. Но попался ушлый принципиальный таможенник.

— Делать нечего ему там на таможне, лучше бы девок драл, да? Извините, конечно…

Покровский про себя подумал, что девкам, разумеется, было бы лучше, а для государства удобнее как раз, что таможенник бдит на таможне.

С другой стороны, если бы государство не отнимало у циркачей и прочих артистов девяносто с лишним процентов зарубежных заработков, они, может, и не возили бы платочки.

Дело не заведено, правоохранительные органы и Госцирк совместно ищут сейчас выход, чтобы и порок не оказался безнаказанным, и публика не лишилась счастья лицезреть виртуоза. У Сулейманова уже гикнулись гастроли в Австрии, под угрозой осенний Ленинград, а…

— А, твою… — пнул с размаху Сулейманов одну из подарочных коробок, там что-то зазвенело.

— Сочувствую, — сказал Покровский.

— Платочки вез! Платочки! — и тут Сулейманов выругался на каком-то из языков, на каком точно — неизвестно. У него, как Покровский позже из любопытства выяснил, были предки из разных кавказских племен, даже разных религий.

— Может, я бабам своим платочки привез, а? — с возмущением обратился Сулейманов к Насте Кох. — У меня много баб.

Вел он себя как бы дружелюбно, но слишком нервно. Кравцов ни на секунду не расслаблялся, следил за всеми движениями хозяина, периодически фиксировал пистолет под мышкой. Покровский тоже бдел, особенно, когда Мцыри в своих хаотичных перемещениях оказывался рядом с выводком кинжалов на стене.

Чай чаем, однако, платочки платочками, но вопросы-то висят. Не ходил ли знаменитый циркач двадцать пятого мая вечером по двору с кинжалами и в галошах с чебурашкой? Не хотел ли девушку под дерево поставить с яблоком на голове?

Сулейманов сказал, что хотел, было дело.

Вытащил из коробки эти галоши дебильные, давно их ему подарили, не помнит где. Дебил какой-то тонкой кисточкой чебурашек на них нарисовал. Подарил вот, от чистого сердца. Дебил, да? А Тимур галош не надевал в жизни ни разу. Ну, решил попробовать. Великоваты, не мог дебил размер узнать. Обул да забыл, потому и вышел прямо в них.

Нервничал, не находил себе места!

Где галоши? Да вот они под столом.

Выпнул их наружу. Действительно, абсурд. Огромные черные галоши с яркими жизнерадостными чебурашками на корме. Один чебурашка нарисован нормально, а другой кривенький, кажется одноглазым.

— Выпивали в тот день? — спросил Покровский.

Тимур резко повернулся, цепко и колко глянул в глаза Покровскому. Тут как раз порыв ветра, хлопнула неприкрытая дверь комнаты, распахнулась дверь балкона, а по полу покатилась из-под шторы пустая иностранная бутылка, и Покровский перевел глаза на бутылку.

— Нет, не выпивал. Трезвый был. Нервничал просто. И больше такого не спрашивай, — сказал Тимур.

Хорошо. Взял, значит, яблоко, ножи, пошел во двор… И там предложил дочери шпрехшталмейстера… Не знал, чья дочь, а предлагал девушке. Она завизжала. Вернулся от греха подальше домой.

Дома гиря на глаза попалась, стояла на шкафу. Откуда гиря? Подвозил каких-то чумазых на машине в прошлом году. Проверили, все сходится, в день Циолковского как раз посадил Сулейманов, если ему верить, близ Калуги голосующих до Москвы. А они вонючие, не мылись пять дней. Высадил на хрен, пусть идут пешком. А потом смотрит — гиря в машине, на заднем сидении. Вывалилась, вряд ли специально оставили. Ну и валялась с тех пор дома. Думал как-нибудь при случае ею куда-нибудь запулить.

Взял гирю, вышел снова на улицу…

— В перчатках? — догадался Покровский. Увидел на тумбочке черные блестящие перчатки.

Конечно, в перчатках! Как с ножами еще пошел в первый раз — надел перчатки. Как на арену. Ну да, понятно. Свежих отпечатков потому и не было на гире, а что вообще никаких на ней не было — так Сулейманову наверняка помогает по хозяйству какая-нибудь тщательная женщина.

Почему на каркасы проследовал? Киношники хотят там трюки снимать, Тимура пригласить в фильм, водили его туда, показывали место, советовались. Интересное место. А тут вспомнил. Злость кипит, пар выхода требует. Ну и пошел туда, думал шугануть кого-нибудь. Ждал долго, никого. А тут бабки идут. Не стыдно бабок пугать?