У метро, у «Сокола»

Фракцию безразличных к одежде вместе с Кравцовым представляла Настя Кох, которая присоединилась сегодня к группе, закончив сложный отчет по зимнему еще делу о кражах байдарок. Но если Кравцов просто внимания на себя не обращал, Настя специально одевалась поплоше. Если не в форму, то во что-нибудь серое, старомодное, балахонистое. Настя считала себя некрасивой и назло всем бабушкам не желала быть женственной.

— Маньяк как-то связан с этими областями? — спросила Настя Кох. — Приехал оттуда?

— Рубашку могли ему привезти, мог купить на отдыхе пять лет назад. Пуговицу такую производят давно… — сказал Жунев и блеснул своими интересненькими часами, какие-то там дополнительные круги, что ли, на циферблате.

— Мог в плацкарте у соседа стибрить, — сказал Покровский. — Ты, конечно, запроси в этих областях, не зафиксировано ли аналогичных преступлений. В смысле не рубашек стибренных, а старушек прибитых. Но…

Настя Кох уже запросила. И московский архив сегодня под интересующими углами как могла перебуторила, без успехов. Есть относительно недавний экстраординарный эпизод убийства старой женщины около метро «Аэропорт», в Шебашевском проезде, но того злодея сразу задержали. Синяк один соседке, встречая новый, обещающий свершения, 1969 год, в рот поглубже засунул шланг включенного пылесоса и держал там, пока она не успокоилась. Увидев, что наделал, протрезвел, глаза ей выколол.

— В Москве, в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году? — спросил Покровский.

В «Следственной практике» выколотые глаза еще встречались время от времени, но на периферии, в отдаленных от центров цивилизации населенных пунктах.

— А зачем вообще глаза выкалывать? — вообще не знал, зачем убийца жертве глаза выкалывает, Миша Фридман, юноша из культурной московской семьи.

— Чтобы в зрачках жертвы отражение убийцы не сохранилось, — пояснил Жунев. — Чему вас там в школе милиции учат…

Действительно. Чему учат.

— Сидит этот синяк? — уточнил на всякий случай Покровский.

— Умер уже в заключении.

Вернулись к материальным уликам.

Нитяные перчатки — тысячи пар по Москве и окрестностям из такой ткани, около ноля шансов, что перчатки сыграют.

Отпечатки на гире — нет отпечатков.

Галоши. Сейчас их и впрямь мало кто носит, особенно в столицах, особенно летом. Да, вещь еще вовсе не редкая, по кладовкам у многих, но злоумышленник, подлюга, приобрел для преступлений новые галоши. Потому и не боится натоптать.

— И размер обычный, сорок четвертый, — сказал Жунев. — Если бы сорок восьмой…

— А еще галоши можно поверх чего-то, — сказала Настя Кох. — У меня мама поверх валенок носила.

— Согласен, — сказал Покровский. — Родного размера маньяка мы не знаем, и сорок два может быть, и сорок три. И меньше. Зависит, что под галошами… Надурить, думаю, хочет нас с сорок четвер-тым.

По цементу эксперты подтвердили, что он на обувь преследуемого попал с улицы Острякова.

Ну… Ладно. Пришел охальник по Острякова: такой теперь есть факт.

Фридман бодро отчитался, как посетил сначала «Торгоборудование», а потом и вовсе Центр метрологии. Узнал все про знаки на клеймах.

— Можно я нарисую?

— Валяй, Самуилыч!

Миша был Борисович, это Жунев так шутил.

Миша воспроизвел клеймо. Семерка слева — третья цифра года поверки, двойка справа — четвертая цифра года поверки, тут все ясно, тысяча девятьсот семьдесят второй имеется в виду. Римские две палки внизу — второй квартал. А остальные два знака значат вот что: буквы ГЕ — шифр калужского Центра метрологии (да, ГЕ — Калуга, а почему, Мише сказать не смогли), а К — шифр личного клейма поверителя. Конкретного человека.

— То есть мы знаем теперь, что эта гиря работала гирей в Калужской области еще во втором квартале семьдесят второго года, — протянул Покровский. — Но в каком именно магазине, информации нет, собственного номера гиря не имеет?

— Не имеет, — подтвердил Фридман. — Поверка производится не для того, чтобы гирю не подменяли, а для того, чтобы вес соответствовал. А то, знаете, просверливают в гирях отверстия, и написано на ней пятьсот, а весит она четыреста пятьдесят…

Знаем.

Решили, что Фридман завтра с утра отправляется в Калугу, чему поспособствует наличие у него находящегося на ходу личного автомобиля.

Гога Пирамидин рассказал, что сделано за… глянул на запястье… за двадцать шесть часов, как он подключился к операции.

Метро «Аэропорт», метро «Динамо», троллейбусы, трамваи, автобусы: опрошено большинство дежурных по станциям, милиционеров, дежуривших на станциях в воскресенье вечером, водителей троллейбусов и вагоновожатых трамваев, проехавших в это время мимо «Сокола» и Чапаевского парка. У кого-то выходные-отгулы и при этом живут далеко — эти еще не опрошены, но таких мало. Результатов пока нет.

Говорил Гога подчеркнуто четко, будто не о любимой работе рассказывал, а исполнял ритуал… И Покровский понимал, в чем дело. Сам вступил мягко, чтобы не обострять:

— Есть, наверное, люди, которые ежедневно в одно и то же время в транспорте оказываются, таких бы поискать.

— Но не в воскресенье, — быстро отреагировал Жунев. — В одно время это те, которые с работы или на работу.