У моря Русского

— Был я у наемных людишек, наслушался ихних речей— голова кругом идет. На богатых фрягов злость люди имеют неимоверную. Про консула со скрежетом зубовным говорят. И то надо понять — наложил он на горожан новый налог. Пугает людей нашествием турок, зовет приношениями крепить мощь города. Нам с тобой али кому другому с достатков десять сонмов уплатить на укрепку стен не так уж тяжко, а подумай — где такие деньги голытьбе взять. Ходят по хижинам стражники с провизорами, уносят за неуплату последнее добро, оставляют голые стены. Народ консула клянет во всеуслышание, говорят, налогами он потому и гнетет, что Кабела[70]. Иди в людскую, посылай вершника к Черному камню. Передай — пусть на третий день к вечеру встают всей силой у Малой горы. Ночью проведем их в город. А там бог поможет. Иди.

* * *

Посыльный Никиты Чурилова приехал в ватагу под вечер. Василько сразу же собрал людей на круг. Ватажники подходили к кленам молчаливые, взволнованные. Знали: сейчас атаман скажет о том, к чему так долго готовились. Сокол оглядел ватагу и негромко начал:

— Ну, други мои, пришел час. Через два дня на третий выйдем мы в большую дорогу. Будьте все наготове: одежонку, что порвалась, — почините, обутки пригоните к ноге, чтоб не терли. С собой возьмем только оружие. Остальное оставим здесь. Люди старые, болящие, жонки да ребята малые останутся у Черного камня. С ними — два десятка здоровых ватажников — пусть берегут. Чтобы мы сразу знали, сколько душ пойдет в бой, давайте разделимся. Те, кому с нами не по пути, пусть выходят сейчас же и встают в стороне. Над волей вашей, ватажники, никто силой стоять не будет. Выберите себе атамана и сейчас же из ватаги с богом уходите на все четыре стороны. Так мы на котловом совете порешили, так и сделаем.

Люди стояли неподвижно. Потом вышли вперед аргузии, прибежавшие когда-то из Сурожа, и, не глядя на людей, отошли в сторону.

— Кто еще?

Все молчали, стояли не шевелясь.

— Хватит, атаман! — крикнул Микешка. — Нам всем с тобой по пути. А эти… Не дай бог с такими трусами в бой идти. Ну, мокроштанные, убирайтесь к чертовой бабушке!

Один из аргузиев подошел к атаману и сказал:

— Позвольте нам уйти из ватаги в один час с вами. Чтобы потом никто не сказал, что мы предали тех, с кем прожили столько дней. Вам будет так спокойнее.

— Как, ватажники, решим?

— Пусть живут! За три дня не объедят! Оставайтесь!

— Тогда идите все на покой.

Когда ватажники разошлись, к Соколу подошла Ольга. Она жила вместе с Полихой и Ялитои и при людях подходить к атаману не решалась. Только вечерами, когда ватага утихала, они уходили на плоскую вершину скалы и сидели на нагретом за день камне. Вот и сейчас Ольга взяла атамана за руку, и они пошли к скале.

Осенняя ночь в этом краю великолепна. Она теплей весенней, мягче летней. Небо темно-синее, бездонное. Звезды, крупные и яркие, тихо мерцают в высоте. Ольга молча приникла к атаманову плечу. Василько что-то хотел сказать ей, но она движением руки остановила его:

— Слышишь, поют, — шепнула Ольга.

На дальнем краю поляны вправду зазвучала песня.

Василько прислушался. Песня рассказывала о близком и, казалось, рождалась тут же, в сердцах поющих.

Уж как пал туман на сине море,
Как легла тоска в ретиво сердце,
Под горой блестит огонь малешенек,
У огня разостлан ковер шелковый,
На ковре лежит добрый молодец,
Прижимает платком рану смертную,

Унимает молодецку кровь горячую.
Подле молодца стоит его добрый конь.
Бьет копытом в мать-сыру землю.
Будто слово хочет вымолвить хозяину.

Ширится песня, плывет над горами…

Ты вставай, вставай, удал-добрый молодец!
Отвезу я добра молодца на родину,
К отцу, матери родимой, к роду-племени,
К малым детушкам, молодой жене!

На миг затихли голоса, и снова льется грустный напев:

Ах, ты конь, мой конь, лошадь верная,
Ты товарищ мой в ратном полюшке,
Ты скажи, скажи моей сударушке,
Что женился я на другой жене,
Взял в приданое поле чистое,
Нас сосватала сабля острая,
Положила спать стрела каленая!

— Думы свои выпевают, — тихо произнес Василько. — Душа, поди, у каждого болит. Один бог знает, что ждет нас впереди. Сжились все, привыкли друг к другу, а скоро, быть может, многих не будет на этом свете. Сейчас песни поют, а придет час, и кто-то замолкнет навсегда. Для других будет светить солнце, шелестеть трава, щебетать птицы, а для них…

— Не надо, Вася, об этом, — слушай…