У нас есть мы

Ежеутренняя и ежевечерняя беспросветная усталость стала моим постоянным спутником. Я поднималась на работу, проклиная всё на свете, потому что силы были на исходе и я окончательно запуталась в том, что же мне делать. Добираясь до офиса «на автомате», я могла проехать свою остановку, а потом возвращалась обратно, чтобы медленно гуськом идти за такими же несчастными пассажирами, пробираясь в дикой давке к эскалатору на переходе. Позволить себе поспать несколько лишних минут – непозволительная роскошь, ведь надо еще вовремя отвести ребенка в школу, чтобы не опоздать на урок, – наши педагоги продолжают оставаться всё теми же, несмотря на то, что им прибавили зарплату, но гадюшник – он гадюшник везде, даже если это лингвистическая спецшкола. Бедная моя девочка вызывает шквал негативных эмоций – и прежде всего по двум причинам: она имеет свое мнение и может не соглашаться, если считает глупостью определенные вещи, и еще из-за того, что ее мама – писатель и имеет наглость хорошо одеваться и не заискивать перед учителями. Власть же, любая власть, развращает, а возможность повелевать «маленькому человеку» пусть и над маленьким человечком – это поистине страшно. Адекватность в школе? Нонсенс, господа! Пусть и в двадцать первом веке.

Накануне читали с дочкой сказку «О рыбаке и рыбке». Все же гениальность писателя заключается в том, что проходят годы, века, а все остается актуальным – возьмите хоть Гоголя с его «Шинелью», хоть Сартра с «Тошнотой», хоть того же самого Пушкина. Я задумываюсь: может, я и есть та самая сварливая баба, которая много чего хотела, а в итоге осталась у разбитого корыта? Нет, нельзя так думать. Надо иметь человеческое достоинство, и искать счастья вовсе не грех. Разве лучше терпеть мужа или жену на том основании, что они нормально зарабатывают, и катиться по уже укатанной колее проще, чем самому торить новый путь? Я не сплю с мужем уже достаточно давно, мы практически не разговариваем, решая только вопросы воспитания дочери и мелкие бытовые проблемы. Мы не гуляем вместе, не ходим в гости, в театр, куда-либо еще. Мы просто сосуществуем ни шатко ни валко, приспособившись к данным условиям совместного проживания, успокаивая себя русским авось или робкой надеждой, что все само либо как-то наладится, либо со временем рассосется.

Когда я ждала тебя из твоего приморского города, Максим, это был ад. Вернувшись, я сказала мужу, что развожусь с ним, потому что терпеть такую жизнь, в которой нет любви, больше не хочу. Я чувствовала себя свободной, желанной, могущественной… а меня пытались по горло закопать в землю, как раньше поступали с неверными женами во времена Петра Первого. Муж не давал мне спать, грозил, что заберет ребенка через суд, а ты помнишь, помнишь, я говорила, как я выстрадала мою дочь (я много чего еще утаила от тебя, не желая мучить). Попав после работы под бешеный проливной дождь, ливший, словно наступил уже конец света и это всемирный потоп, уносящий безумную цивилизацию в тартарары, я простудилась и ходила на работу с бронхитом. А по ночам, по ночам творился свой ад разговоров, угроз, жалоб, стенаний, разрывая сердце, которое уже перестало понимать, чего же на самом деле хочет. Собирая последние крохи сил, я писала тебе отчаянные письма, а в ответ получала нотации и советы, как жить. Ты была нужна мне, Максим, своим живым теплым присутствием, любовью, поддержкой, но тебя не было рядом.

Я уходила утром на работу с бешено колотящимся в аритмии сердцем, с тяжелой одышкой, не зная, дойду ли до места назначения или сдохну по дороге, потому что уже все равно, что дальше, и сил оставалось все меньше. Откуда они брались, до сих пор не понимаю. Даже начальство, желающее меня уволить по причине того, что я не так хорошо работаю, как должна в идеале, даже это начальство смотрело на меня скорбными глазами и говорило: «Шла бы ты, деточка, домой». Я и шла, чтобы поспать хоть несколько часов, пока мой мучитель на работе и я могу на пару часов закрыть глаза и нырнуть в беспокойную липкую дремоту, вздрагивая от любого шороха и звука да содрогаясь от приходящих кошмаров, подсовываемых мне подсознанием. Дедушка Фрейд, наверное, оттянулся бы на мне по полной и совершил еще несколько революционных открытий в области психологии личности. Я чувствовала себя тряпичной потасканной марионеткой, которую все кому не лень, дергают за ниточки, чтобы посмотреть, как забавно она трепыхается. Почти насильно впихивая в себя пищу как некий корм, я запивала ее чудовищными порциями кофе, отчего сердце возмущалось и грозило так просто этого не оставить. Я успокаивала его валидолом и новопасситом вприкуску с антибиотиками, чтобы вылечить затянувшийся бронхит.

А потом ты приехала, Максим, приехала, но лучше не стало, потому что ты тоже начала мучить меня, и теперь уже два человека, как дикие звери, рвали душу мою на части, каждый тянул в свою сторону, не понимая, что этим вы убиваете ее.

* * *