— Да знаете, какой у нас там дом... — опять начала говорить баба Анисья, но тут Колятка громко, будто она и верно была глухая, перебил ее:
— Не говори им ничего бабуля, не расписывай, пусть сами придут да поглядят, что у нас там за дом, да что за совхоз.
— И то правда, внучек,— сказала бабушка Анисья.— Пусть сами поглядят и на нашу тамошнюю избу, и на наш садок. Он у нас маленький, садок-то, с ладошку, но зять мой с Коляткой такого там намудрили, все диву даются!
— Да ладно уж тебе, бабуля,—сказал Колятка,—просто напрививали на одну яблоню разных сортов, вот и вся премудрость. Обыкновенное дело, так многие делают.
— Хлеба у нас нынче, говорят, уж больно задались, да только мне-то не повидать... — бабушка Анисья сказала это совсем тихо и длинно вздохнула, и губы у нее задрожали, и лицо все сморщилось. Но она не заплакала, только помолчала немножко и опять начала тихонько говорить:— Верите, девоньки, за всю жизнь я, как есть, ничем не болела, думала, износа мне не будет. И вот на тебе — такая напасть. Старость, уж видно, своего не упустит, от старости глаза-то мои занедужили, от одной только старости беда моя приключилась.
Тут Колятка подошел к ней.
— Ну, чего ты, не надо, бабуля,— он взял ее за руку, прислонился щекой к ее голове.— Ты же сама говорила, что тебе еще грех жаловаться, что еще видишь маленько.
— Право слово, маленько вижу,— бабушка Анисья улыбнулась, широко раскрыла глаза.— Вот так, ежели вовсе близко, я и тебя различаю, внучек. И верно, что еще грех мне уж больно жаловаться. А вы, девоньки, обязательно к нам в совхоз приходите, вам у нас понравится.
МЫ ВСТРЕЧАЕМ ПОЕЗДА
На четвертый день приехала из Москвы мама, довольная такая, в новом платье.
— Скоро опять поеду,— сказала она за обедом,— еще учебные пособия не все достала. Народищу в книжных магазинах — не протолкнешься. Говорят, летом в Москве, кроме москвичей, еще не меньше миллиона приезжих.
Баба Ната была почему-то невеселая, все молчала.
— Небось замучилась с девчонками? — спросила ее мама.
— Ну, что ты! — ответила баба Ната.— Я сними отдыхаю..
За обедом на нас с Галкой часто нападал смех. В этот раз мне вдруг вспомнилось, как смешно разговаривает Кабанчик, и я совсем-совсем серьезно сказала деду Володе:
— Будьте так любезны, дайте мне соль.
Он удивленно взглянул на меня и подал мне солонку.
— Спасибо, большое вам спасибо!—Я встала и низко поклонилась деду.
Он потер себе пальцами лоб, посмотрел на бабу Нату, на маму, словно спрашивал их, что со мной происходит.
— Где это ты научилась такому тонкому обхождению? — спросила меня мама.
— В магазине.
— У Кабанчика,— добавила Галка.
Тут мы обе прямо задохнулись от смеха. И всё смеялись, смеялись, ну, никак не могли успокоиться. Дома, в Харькове, мама за такие вещи выгоняла нас из-за стола. А тут были дед Володя, баба Ната. Баба Ната сама любила за столом поговорить и посмеяться. Но сейчас она даже не улыбнулась и спросила нас, кого это мы так несимпатично называем — Кабанчик.
— Одного мальчишку,— ответила я.— Он толстый-толстый, лицо у него вот такое,— я надула щеки.
— И еще он рыжий, как лиса,— добавила Галка.
— Больной, должно быть, мальчик,— тихонько проговорила баба Ната.— Очень толстые люди часто бывают больными.
Но мы с Галкой начали уверять ее, что никакой он не больной. Разве больной человек может так носиться на велосипеде. Просто он ест много, обжора, по семь литров молока покупает.
— Довольно! — сердито сказала мама и передразнила нас: — «Ест много», «обжора». Сплетницы несчастные! Не слушай их, мама, все это вранье, я видела этого мальчика, не такой уж он толстый, и лицо у него хорошее, а глаз таких я сроду не видела — огромные, черные, просто удивительные глаза. И не рыжий он вовсе, а каштановый.
— А сколько ему лет? — спросила баба Ната.
Кабанчик выше меня, а я высокая. Я подумала и сказала, что, наверно, ему не меньше четырнадцати лет.
— А как его зовут?
— Его-то? — переспросила я, мне не хотелось врать.
— Эдиком,— ответила Галка.
— Тогда это совсем другой мальчик,— сказала баба Ната.— Тому, на которого я подумала, сейчас не больше двенадцати и зовут его иначе... Алешей, кажется. Да, да, Алешей.
Вечером баба Ната вдруг вспомнила про каких-то своих больных, на которых ей завтра же непременно надо взглянуть.
— Но ведь вместо тебя осталась Светлана Георгиевна,— напомнил ей дед Володя,— ты же сама мне сколько раз говорила, что уж на нее-то можно смело положиться.
— Верно, говорила,— созналась баба Ната,— но, понимаешь, Володюшка, эти больные очень привыкли ко мне. Должна же я их погладить.
Мы с Галкой удивленно уставились на бабу. Нату. Как это погладить, что она, ходит по палатам и гладит своих больных по голове?
— И вообще уж кто бы говорил, только не ты.— Баба Ната старалась рассердиться на деда, но никак не могла.— Вот ты бы, интересно, мог спокойно отдыхать на даче, не зная, что делается в твоем институте? А ведь у тебя тоже есть товарищи, на которых ты вполне можешь положиться.