У них что-то с головой, у этих русских

Праздник — это просто способ собраться вместе по определенному поводу и ощутить свою принадлежность к предмету праздника. Поэтому нет ничего странного в том, что праздники в России так популярны и многочисленны. С отменой устаревших праздников тянут до последнего — таков, например, день Октябрьской социалистической революции, 7 Ноября. Этот день был официальным торжеством до 1994 года, когда Борис Ельцин решил, что его следует переименовать в День согласия и примирения. Русские осмеяли это непонятное определение, но ничего не имели против того, чтобы сохранить лишний выходной. День согласия и примирения отмечался до 2005 года. В 2005 году Кремль объявил, что название праздника снова нужно изменить. Теперь он называется День народного единства, и празднование его перенесено с 7 на 4 ноября. Дело в том, что Кремль понял, что день Казанской иконы Божьей Матери — одной из главных святынь Русской Православной Церкви — очень близок к 7 ноября. Богоматерь Казанская была главной небесной покровительницей русских войск, когда они 4 ноября 1612 года изгнали поляков и казаков из Москвы.

Таким образом, из путаницы разнообразных исторических событий удалось выудить 4 ноября — День, ставший официальным российским праздником. Когда я спросила русских служащих нашей финской телекомпании, что же именно они отмечают, ни один из них не смог ответить. Они уже и не пытались уследить за всеми поворотами.

Далеко не все стороны русского коллективизма приводят меня в восторг. Иногда присутствовать на русской свадьбе — мучение: тебе не дают ни спокойно посидеть, ни поесть, ни поговорить с соседями по столу. Всегда наготове какой-нибудь очередной пункт программы — надо играть, произносить речи, смотреть кино или выступление фокусников. Нанятый конферансье не закрывает рот ни на секунду. Ему же заплатили за то, чтобы гостям было весело!

Как финка, живущая в России, я считаю своим долгом научиться принимать все проявления русской культуры. Однако должна признаться, что свадебные конферансье заставили меня осознать, где границы моего терпения.

Как бы то ни было, русский коллективизм вызывает прежде всего симпатию, в особенности потому, что он порождает множество прекрасных явлений. Одно из самых лучших его следствий — культурная общность, подобную которой я нечасто видела у других народов. В России культура, поэзия и литература встроены в жизнь. Никакой не стереотип, а совершеннейшая правда, что все читают Пушкина в школе и к тому же большинство в состоянии цитировать его. И не только Пушкина — Русская литература настолько важный предмет в школе, что большинство моих русских ровесников знают всех крупных классиков и вовсю цитируют Некрасова или Блока. Это относится не только к тем, кто интересуется культурой, но и к тем, кто не открывал книгу с тех пор, как закончил школу.

«Аня, если русская женщина коня на скаку остановит, то ты, наверное, лося остановишь», — сказал мне как-то Илья. Я не могла понять, что он имеет в виду, пока моя учительница русского языка не объяснила мне, что это стихи Николая Некрасова. В поэме «Мороз, Красный нос» он воспевает русскую женщину: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет».

Илья — бизнесмен, у которого нет времени на поэзию, но он ходил в русскую школу. Поэтому он литературно образован — так же, как большинство других знакомых мне русских.

Русская культура безгранично богата и животворна. Ее вклад в мировую литературу неоценим. Я уверена, что одна из причин этого именно в коллективизме. Он формирует общество, где одни и те же произведения читаются достаточно большим числом людей, благодаря чему вокруг литературы возникает живая дискуссия. Классики в России — это настоящие классики, а не нечто, существующее только в энциклопедии: люди действительно читают их произведения. Это придает им больший вес, чем многим западным классикам.

У всех есть свой собственный опыт чтения Толстого, Достоевского, Гоголя, Бунина, Булгакова.

Всем известны одни и те же стихотворения, классики, их персонажи и содержание произведений. Вокруг них продолжаются вечные споры, порождающие новую литературу, новые мысли, новых классиков. Это плодороднейшая среда для новых писателей.

Раскольников Достоевского, доктор Живаго Пастернака и Душечка Чехова — все эти персонажи знакомы русским и стали понятиями. Например, в рассказе Чехова «Душечка» говорится о женщине, которая не может жить без любви и которая полностью растворяется в своих мужьях так, что в Финляндии это восприняли бы почти как безумие. В России она, напротив, считается героиней, это тип женщины, который, увы, слишком редко встречается в наши дни. Я видела передачу, в которой писатели и журналисты воодушевленно обсуждали типаж Душечки и то, есть ли у него будущее в России. Меня поразило, что русские все еще настолько живут в своей классике, что обсуждение созданного Чеховым в XIX веке персонажа может пробудить такие страсти.