У ночи длинная тень

А тот все молчал, зло и уже как-то спокойно, свысока. Когда Нина снова взглянула на него, показалось, что Борисов похож на пойманного, но ловкого разведчика из детективного фильма, что вот сейчас он бросится к выходу, плечом высадит дверь и удерет.

– Ну и дела… – пробормотала она.

Борисов двинулся прямо на нее, тесня к выходу. Отчеканил:

– Я не знаю никаких ваших студенток. И говорить с вами не намерен. Оставьте эти свои штучки при себе.

– Ой, но я ведь не сказала еще… – спохватилась она. – Но Жанка… Послушайте. Ну послушайте же!

Она вцепилась в пальто, свисавшее с вешалки около двери. Хозяин грубо выталкивал ее из квартиры. Нина упиралась, крепко цеплялась за пальто и тараторила:

– Ой, ну постойте же… Она же в больнице!.. Из-за вас все, из-за вас… Вы такое натворили, это же убийство…

– Что?!

Борисов остановился.

– Что такое? – произнес он с нажимом на «такое». – Убийство?

Нинка смолкла. Кажется, опять сморозила что-то не то. И взглянуть на Борисова больше не решалась, только все сильнее тянула на себя свисающее с вешалки пальто. Хрясь-сь! – раздалось вдруг над головой. Будто что-то обломилось под самым потолком, и на нее обрушился ворох каких-то вещей.

– И-и! – с испугу взвизгнула она и плюхнулась на пол вместе с пальто, металлической вешалкой, шапкой, шарфами и глухо стукнувшимся о ее голову зонтиком.

– Кажется, вы собирались меня шантажировать? – долетел сверху

зловеще-иронический голос Борисова.

– Нет! – отчаянно выкрикнула она с пола. – Ведь она совсем еще ребенок!.. Ребенок же!

– Ого! – все так же произнес Борисов. – Убийство, ребенок… Не слишком ли много для первого раза?

– Чего? – Нинка выбралась из-под вороха одежд, села, почесала затылок и поджала под себя ноги.

– Интересно, – слегка паясничая, продолжал Борисов. – Кто же все-таки убийца и чей ребенок? Неужели во всех этих ужасных злодеяниях повинен я? Может, мне публично покаяться, а? Что вы предлагаете?

Нинка обалдело уставилась на Борисова. Она как-то плохо соображала, что делать дальше.

– Может, вы все-таки соизволите подняться с полу, мадам? – сказал он и галантно протянул ей руку. – Чтобы покинуть мое скромное жилище, вам сначала надо встать. Не на карачках же вы поползете отсюда?

Нинка загнула в рот свою рыжую прядь и пробормотала:

– Ну и ну! Клинический случай…

А Жанну в больнице опять навестили мама с бабушкой. Дни тотались, наступая друг на друга, а она не ощущала хода времени. А к соседке по палате, Лидии Семеновне, сын приходил даже, когда посещений не было, как-то ухитрялся. Жанка сразу его заприметила. Виктор. Вот и накануне: встала, чтобы расчесать волосы, а потом только прошла между койками к окну, глянула во двор – вот он, тут как тут. В дубленке нараспашку, в вязаном шарфе – один конец рулоном вокруг шеи, другой болтается чуть не до земли, – долговязый, тонкий, не идет, летит вприпрыжку меж белыми тополями. Все ближе к их корпусу. Глянул вверх на «свои» окна, заметил ее, Жанку, замахал большой ладонью, как ластой. Приветствует. Крикнул, улыбаясь, что-то. И Жанке вдруг свежо и радостно, будто она у выбитого окна на приятном таком сквозняке (пока Виктор еще бежит, пока она смотрит на него…) Что-то от взлетевшей птицы, осеннего ветра, косого паруса – во всей повадке его, Жанка не может определить, но чувствует это. Летит, летящий весь. И так всегда – даже когда стоит рядом или просто сидит в изголовье материнской койки.

– Лидия Семеновна! – позвала Жанна. – К вам.

Он всегда приходит неожиданно, в неприемные дни, и тетя Шура в строгом накрахмаленном халате, который никак не вяжется с ее затрапезным и опухшим рябоватым лицом, за рублевку проводит его в палату.

Жанка вышла в коридор навстречу. С дальнего конца, с оглядкой прикрыв за собой дверь, парень быстро зашагал к палате. Длинный, на ходу приглаживает короткие темные волосы. А лицо у него круглое, глаза – удлиненные и светлые. Вот поравнялся с ней в коридоре, остановился.

– Жанна, привет! Ну как ты?

– Привет, – отозвалась она. – Все хорошо.

– Поправляешься?

– Да вроде бы.

– На, это тебе, – он вынул из кармана большущий в шершавой кожуре оранжевый апельсин.

– Ой, да ну тебя! Не надо.

– Держи-держи! Не зря же я его волок, – весело, в упор смотрел на нее; так смотрел, будто не Жанна перед ним, а фотоаппарат, из которого вот-вот «вылетит птичка».

– «Волок», – передразнила она. – Подумаешь, тяжесть какая.

«Чего уставился, – подумала, – вечно он меня разглядывает, что я ему, репродукция, что ли?..» Но вообще-то ей льстило, что он так обалдело на нее смотрит.