У памяти свои законы

Андрей вырвался, побежал к машине. Человек в новых ботинках обогнал его, что-то крикнул парню в гимнастерке. Тот метнул железку. Я завизжала. Андрей упал. Но он сейчас же поднялся. Однако было поздно: те двое уже сидели в кабине. Грузовик рванулся и на полной скорости помчался сюда, к обрыву.

Он промчался в двух шагах от меня, чуть притормозил перед спуском. Он притормозил, а я подпрыгнула, повисла сзади, ухватилась за скользкий борт.

Грузовик катился вниз, а я висела, болтаясь из стороны в сторону, подогнув колени. Я не могла разогнуть ноги — они касались земли. И подтянуться не могла, чтобы взобраться в кузов. Пальцы одеревенели, я чувствовала — сейчас сорвусь. И сорвалась бы, наверно, если бы, скатившись с горы, грузовик снова не притормозил. Я закусила губы, набралась сил, подтянулась и влезла в кузов, на брезент.

Грузовик мчался теперь по берегу. Там, вверху, бежал, махая руками, Андрей — зачем бежал, сам, наверно, не знал: разве догнать ему теперь нас?

Грузовик мчался, не останавливаясь, вдоль моря, без дороги. Я поняла, они хотят объехать Новоморской и выехать на шоссе уже далеко за последними домами, чтобы не встретить ни одного человека. И действительно, они выбрались на шоссе на восьмом километре. Но и тут не остановились, помчались дальше.

Я сидела на брезенте, я знала: подо мною кирпич. Ничего себе — целую машину уволокли.

Я отогнула с одного края брезент — кирпич лежал аккуратно, ровно. Они складывали его старательно — чтоб не разбить, чтоб больше вошло. Не торопились.

Грузовик все несся и несся как угорелый. Свист стоял в ушах. Знают они, что я здесь? Знают. Тот, в новых ботинках, высунулся из кабины, посмотрел на меня.

Я сидела высоко над бортами, почти лежала, вцепившись в жесткий брезент. Сначала мне казалось, что меня сдует отсюда, но меня не сдувало, и я скоро свыклась со своим положением и успокоилась. Что я буду делать, когда машина остановится, я не знала. И старалась не думать об этом.

Мимо несколько раз со свистом проносились встречные грузовики. Каждый раз я кричала, махала рукой, но меня, наверное, никто не слышал — я не успевала прокричать даже слово, как была уже в полкилометре от той машины.

И вдруг мы остановились. Я ждала, что кто-нибудь вылезет из кабины, но никто не вылез. Грузовик постоял, постоял и свернул в лес.

Ветки хлестали меня, я едва успевала отмахиваться от них. Лес становился гуще, темнее.

Мы долго ехали, наконец остановились. Человек в желтых ботинках вылез из кабины, взглянул на меня, молча обошел грузовик, разглядывая что-то.

И оттого, что он молчал, мне стало страшно.

В лесу было тихо. Стучал мотор, орала кукушка, у вершин деревьев, не доходя до земли, стояли дымные солнечные столбы.

— Слезай, — наконец сказал он.

— Воры, жулики! — Я хотела крикнуть, но губы мои были как бревна, я с трудом пошевелила ими, едва слышно пропищав эти слова.

— Ну быстро! — резко крикнул он.

В тишине крик этот был как удар, я вздрогнула, инстинктивно поползла к борту. Я, наверное, сползла бы на землю, если бы он снова не заорал:

— Быстрее!

«Сиди!» — злясь на себя, подумала я и вцепилась в брезент.

— Бандиты, — сказала я, но голос выдал мой страх. — Не слезу, Я в милицию вас…

— Дура! Тут живой души нет. Слезай! Или жить надоело?

Детское жестокое лицо его было спокойным, только глаза чуть сузились. Но у меня все оборвалось внутри, когда я увидела, как они сузились, его холодные глаза. Я никогда не видела таких глаз, и все же я знала — это глаза врага. И когда я поняла это, я сразу словно успокоилась.

Он усмехнулся, подошел к самому борту, вытянул руку, стараясь схватить меня за ногу. Я нашарила кирпич, подняла его над головой:

— Не подходи.

Я знала: я брошу в него кирпич. Я это хорошо знала, как хорошо знала, что живой не слезу с грузовика. Я стояла расставив ноги, держа кирпич.

— Поезжайте на шоссе, слышите!

Я говорила спокойно, сама удивляясь своему спокойствию.

— Ну, на шоссе! Слышите!

— Слышу, — сказал из кабины парень в гимнастерке и рванул машину.

Рывок этот был так неожидан, что я не удержалась на ногах, грохнулась вниз на землю. Увидела перед глазами колеса, охнула: «Мамочка!», зажмурилась.

Но колеса не задели меня. Человек в новых ботинках пробежал мимо, пхнул меня ногой в живот — больно пхнул, я задохнулась.

Они помчались обратно к шоссе. Я побежала было за ними, но не догнала и села на землю, отплевываясь вязкой слюной. Сколько я так сидела — не знаю. Боль в животе поутихла, и я пошла. Шла долго, очень долго. Орала, как заведенная, кукушка. Орала противно, нагло, Я что-то не слышала в наших краях кукушки — откуда эта психованная взялась?

Ныл правый бок, по руке сочилась кровь — я разодрала плечо, когда упала с машины.